Александр Блок — Стихотворения. Книга третья (1907-1916)- Арфы и скрипки — Через двенадцать лет
Всё та же озерна’я гладь,
Всё так же каплет соль с градирен.
Теперь, когда ты стар и мирен,
О чем волнуешься опять?
Иль первой страсти юный гений
Еще с душой не разлучен,
И ты навеки обручен
Той давней, незабвенной тени?
Ты позови — она придет:
Мелькнет, как прежде, профиль важный,
И голос, вкрадчиво-протяжный,
Слова бывалые шепнет.
В темном парке под ольхой
В час полуночи глухой
Белый лебедь от весла
Спрятал голову в крыла.
Весь я — память, весь я — слух,
Ты со мной, печальный дух,
Знаю, вижу — вот твой след,
Смытый бурей стольких лет.
В те’нях траурной ольхи
Сладко дышат мне духи,
В листьях матовых шурша,
Шелестит еще душа,
Но за бурей страстных лет
Всё — как призрак, всё — как бред,
Всё, что было, всё прошло,
В прудовой туман ушло.
Когда мучительно восстали
Передо мной дела и дни,
И сном глубоким от печали
Забылся я в лесной тени, —
Не знал я, что в лесу девичьем
Проходит память прежних дней,
И, пробудясь в игре теней,
Услышал ясно в пеньи птичьем:
«Внимай страстям, и верь, и верь,
Зови их всеми голосами,
Стучись полночными часами
В блаженства замкнутую дверь!»
Синеокая, бог тебя создал такой.
Гений первой любви надо мной,
Встал он тихий, дождями омытый,
Запевает осой ядовитой,
Разметает он прошлого след,
Ему легкого имени нет,
Вижу снова я тонкие руки,
Снова слышу гортанные звуки,
И в глубокую глаз синеву
Погружаюсь опять наяву.
1897 — 1909
Bad Nauheim
Бывают тихие минуты:
Узор морозный на стекле;
Мечта невольно льнет к чему-то,
Скучая в комнатном тепле.
И вдруг — туман сырого сада,
Железный мост через ручей,
Вся в розах серая ограда,
И синий, синий плен очей.
О чем-то шепчущие струи,
Кружащаяся голова.
Твои, хохлушка, поцелуи,
Твои гортанные слова.
В тихий вечер мы встречались
(Сердце помнит эти сны).
Дерева едва венчались
Первой зеленью весны.
Ясным заревом алея,
Уводила вдоль пруда
Эта узкая аллея
В сны и тени навсегда.
Эта юность, эта нежность —
Что’ для нас она была?
Всех стихов моих мятежность
Не она ли создала?
Сердце занято мечтами,
Сердце помнит долгий срок,
Поздний вечер над прудами,
Раздушенный ваш платок.
23 марта 1910
Елагин остров
Уже померкла ясность взора,
И скрипка под смычок легла,
И злая воля дирижера
По арфам ветер пронесла.
Твой очерк страстный, очерк дымный
Сквозь сумрак ложи плыл ко мне.
И тенор пел на сцене гимны
Безумным скрипкам и весне.
Когда внезапно вздох недальный,
Домчавшись, кровь оледенил,
И кто-то бедный и печальный
Мне к сердцу руку прислонил.
Когда в гаданьи, еле зримый,
Встал предо мной, как редкий дым,
Тот призрак, тот непобедимый.
И арфы спели: улетим.
Всё, что память сберечь мне старается,
Пропадает в безумных годах,
Но горящим зигзагом взвивается
Эта повесть в ночных небесах.
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид,
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит.
Вернуться на предыдущую страницу
Источник
Меня уносящая Лета.
Лента реки и меня уносящая Лета,-
может, вперёд, может, далёко назад.
(Лев Васильев)
Как только начинаешь думать и писать о Питере, мысли разбегаются в разные стороны, — и по времени, и по пространству… Каждое воспоминание, каждое событие многим нитями сцеплено с другими. И когда мои родные просят меня писать мемуары, никак не удается расцепить их по каким-то рубрикам.
Может, стоит прибегнуть к экзотическим способам… Скажем, кружить мыслью только вокруг питерских рек и каналов…
Воды в нём — тьма-тьмущая:
Река течёт пребольшущая,
А мелкие реки не меряны.
Все счёты им потеряны.
(народный стих о Петербурге)
На верхней картинке – западная оконечность острова Новая Голландия. На карте этот остров — кружок с числом 27. За рекой Мойкой, куда ведет Храповицкий мост, начинается моя родная улица Писарева (Алексеевская). Угловой домик построил для себя архитектор Шрётер, а вот еще через один – мой дом.
Школа моя, бывшая демидовская гимназия, располагалась на Мойке, по картинке – левее, почти напротив знаменитой Арки. Первая учительница, Рива Львовна, отличалась строгостью. Может, поэтому ей удалось во время эвакуации со школьниками не потерять ни одного. Сама же школа – одна из очень немногих, работавших всю блокаду.
Периодически школа испытывала нашествие любителей музыки, в основном немолодых… Приглашали на благотворительные концерты очень знаменитого до войны певца Печковского; билеты по символической цене печатались на машинке. (Во время войны он остался в оккупированном Пскове, как говорили, из-за здоровья матери, и давал концерты).
Вообще наш край был не чужд искусству. По Мойке шагал в Консерваторию величественный седовласый органист, профессор Исайя Браудо. На самом углу нередко стоял в ожидании такси, красиво отставив трость, популярный тогда артист-чтец Ларионов. Дальше моего дома выходил из подворотни Ленский – Озеров из фильма 1958 года. А у дома 18 в окружении почитательниц выгуливала своих мелких собачек дама в черном – блоковская Кармен –Любовь Андреева-Дельмас. Может, тогда и зародился у меня интерес к таинственному явлению(?) – времени…
Но мы всё-таки уклонились от реки… Чуть левее моста, заслоненный краем острова, находится спуск к Мойке. Иногда воскресным утром сюда подходил очень маленький открытый катерок «Механизатор», мы с отцом садились в него, и механик-рулевой круто разворачивал катер в обратную сторону, к заливу. Не так просто всё было на Мойке. Вдоль берега Новой Голландии ходили часовые к винтовками. А правее моста начинался Адмиралтейский судостроительный завод (на карте – 26). На углу в будке тоже стоял часовой, дальше висели надписи «Стой», «Проход судов запрещен»… Но наш катерок смело шел вперед. Не помню точно, — наверно, на корме был флаг Морского торгового флота, но всё же странно…
Слева по ходу, на углу с рекой Пряжкой, находились дровяные склады: тогда весь или почти весь город отапливался печами. Веселые сильные мужики на одноколесных тачках цепляли поленья острыми скобами и бегом развозили от баржи к штабелю или обратно. Тогда и по малым рекам ходили многочисленные караваны барж с дровами, углем… Их тащил маленький , почти игрушечный буксир; перед мостами матрос веревкой наклонял его трубу.
Чуть дальше, тоже слева доносился нестройный хор диких криков и жалоб. Здесь стоял знаменитый желтый дом на Пряжке (25) , а психотропных успокаивающих еще не знали. Несколько дальше вдоль Пряжки, на другом берегу, под такие звуки умирал 7 августа 1921 года Александр Блок (психушка и угловая квартира Блока — на картинке внизу)..
Александр Александрович, слышите крики
Из открытых окОн в ранний утренний час?
Сумасшедших несчастных смятенные лики
Сквозь решетки взывают: услышите нас!
Жутким хором поведаем все злоключенья,
Что сюда привели… и даем Вам наказ:
Вы – поэт; так откройте же, в чем назначенье
Наших жизней… Хоть строчку оставьте про нас!
Филармонии хор их сменил: панихиды
В тот же вечер. Свой город поэта не спас.
(Н.С.)
Вскоре катер выходил в большую Неву, и уже по ней в Финский залив. Огибая крупные острова – Васильевский (12) и Декабристов (Голодай, 11), он направлялся в малую или среднюю Невку. На этих речках в основном и работали летом плавучие небольшие краны, принадлежащие Морскому торговому порту. Отвечая за технику в самой большой и парадной части порта, отец должен был проверять «в свободное время» и эти.
Рабочие (или часть их) жили прямо на платформе крана, и скорее были рады начальству или разнообразию жизни… Много позже один из них получил смертельный удар рукояткой лебедки и улетел далеко в воду. Подтягивал кран к берегу, и сорвалась собачка; отец уже не работал.
От одного крана шли к другому, и так я увидел и Малую, и Среднюю, и Большую Невку. Тогда еще не знал, что эти места тесно связаны с именем Блока… Скажем, в начале Приморского проспекта (на другом берегу от 4) стоял загородный ресторан, в котором Блок написал
Я сидел у окна в переполненном зале,
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
А за Большим Крестовским мостом (остров 1, у восточного края через Малую Невку) разыгрывается действие его пьесы «Незнакомка»; чуть не через два десятка лет мне придется ходить сюда в гости…
И уж совсем бесконечное время пройдет, прежде чем мы с невестой придем гулять по аллеям блоковских Островов…
Ясным заревом алея,
Уводила вдоль пруда
Эта узкая аллея
В сны и тени навсегда…
Фрагмент карты рек из книги: В.К.Дмитриев. Санкт-Петербург. Реки, каналы, мосты. СПб, 2009 (правее – восточнее обреза фрагмента все реки соединяются с (большой) Невой).
Источник
Ясным заревом алея уводила вдоль пруда эта узкая аллея
Музей-квартира Александра Блока запись закреплена
23 марта 1910 года Александр Блок написал сразу два стихотворения из цикла «Через двенадцать лет». Стихи этого цикла были навеяны воспоминанием о Ксении Михайловне Садовской, с которой поэт познакомился 12 лет назад в немецком курортном городке Бад-Наугейме.
Портретные зарисовки Садовской и воспоминания о первой юношеской страсти поэта оставила его тетка, Мария Андреевна Бекетова: «это была высокая, статная, темноволосая дама с тонким профилем и великолепными синими глазами ее красота, щегольские туалеты и смелое завлекательное кокетство сильно действовали на юношеское воображение След этого романа остался на всю жизнь, но чувство поэта угасло».
Стихотворения, написанные в этот день, вероятно, родились под впечатлением от дошедшего до Блока ложного известия о смерти Садовской.
***
В тихий вечер мы встречались
(Сердце помнит эти сны).
Дерева едва венчались
Первой зеленью весны.
Ясным заревом алея,
Уводила вдоль пруда
Эта узкая аллея
В сны и тени навсегда.
Эта юность, эта нежность —
Что’ для нас она была?
Всех стихов моих мятежность
Не она ли создала?
Сердце занято мечтами,
Сердце помнит долгий срок,
Поздний вечер над прудами,
Раздушенный ваш платок.
***
Всё, что память сберечь мне старается,
Пропадает в безумных годах,
Но горящим зигзагом взвивается
Эта повесть в ночных небесах.
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид,
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит.
А. А. Блок. 23 марта 1910
Изображения: фото К. М. Садовской; обложка и страница из фотоальбома «Bad Nauheim», принадлежавшего А. А. Блоку
Источник
Александр Блок — Через двенадцать лет: Стих
1
Всё та же озерная гладь,
Всё так же каплет соль с градирен.
Теперь, когда ты стар и мирен,
О чем волнуешься опять?
Иль первой страсти юный гений
Еще с душой не разлучен,
И ты навеки обручен
Той давней, незабвенной тени?
Ты позови — она придет:
Мелькнет, как прежде, профиль важный,
И голос, вкрадчиво-протяжный,
Слова бывалые шепнет.
Июнь 1909
2
В темном парке под ольхой
В час полуночи глухой
Белый лебедь от весла
Спрятал голову в крыла.
Весь я — память, весь я — слух,
Ты со мной, печальный дух,
Знаю, вижу — вот твой след,
Смытый бурей стольких лет.
В те?нях траурной ольхи
Сладко дышат мне духи,
В листьях матовых шурша,
Шелестит еще душа,
Но за бурей страстных лет
Всё — как призрак, всё — как бред,
Всё, что было, всё прошло,
В прудовой туман ушло.
Июнь 1909
3
Когда мучительно восстали
Передо мной дела и дни,
И сном глубоким от печали
Забылся я в лесной тени, —
Не знал я, что в лесу девичьем
Проходит память прежних дней,
И, пробудясь в игре теней,
Услышал ясно в пеньи птичьем:
«Внимай страстям, и верь, и верь,
Зови их всеми голосами,
Стучись полночными часами
В блаженства замкнутую дверь!»
Июнь 1909
4
Синеокая, бог тебя создал такой.
Гений первой любви надо мной,
Встал он тихий, дождями омытый,
Запевает осой ядовитой,
Разметает он прошлого след,
Ему легкого имени нет,
Вижу снова я тонкие руки,
Снова слышу гортанные звуки,
И в глубокую глаз синеву
Погружаюсь опять наяву.
1897–1909
Bad Nauheim
5
Бывают тихие минуты:
Узор морозный на стекле;
Мечта невольно льнет к чему-то,
Скучая в комнатном тепле…
И вдруг — туман сырого сада,
Железный мост через ручей,
Вся в розах серая ограда,
И синий, синий плен очей…
О чем-то шепчущие струи,
Кружащаяся голова…
Твои, хохлушка, поцелуи,
Твои гортанные слова…
Июнь 1909
6
В тихий вечер мы встречались
(Сердце помнит эти сны).
Дерева едва венчались
Первой зеленью весны.
Ясным заревом алея,
Уводила вдоль пруда
Эта узкая аллея
В сны и тени навсегда.
Эта юность, эта нежность —
Что? для нас она была?
Всех стихов моих мятежность
Не она ли создала?
Сердце занято мечтами,
Сердце помнит долгий срок,
Поздний вечер над прудами,
Раздушенный ваш платок.
23 марта 1910
Елагин остров
7
Уже померкла ясность взора,
И скрипка под смычок легла,
И злая воля дирижера
По арфам ветер пронесла…
Твой очерк страстный, очерк дымный
Сквозь сумрак ложи плыл ко мне.
И тенор пел на сцене гимны
Безумным скрипкам и весне…
Когда внезапно вздох недальный,
Домчавшись, кровь оледенил,
И кто-то бедный и печальный
Мне к сердцу руку прислонил…
Когда в гаданьи, еле зримый,
Встал предо мной, как редкий дым,
Тот призрак, тот непобедимый…
И арфы спели: улетим.
Март 1910
8
Всё, что память сберечь мне старается,
Пропадает в безумных годах,
Но горящим зигзагом взвивается
Эта повесть в ночных небесах.
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид,
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит.
Источник