Теодора фонтане эффи брист
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 273 355
- КНИГИ 641 767
- СЕРИИ 24 441
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 603 350
Яркие лучи полуденного солнца освещали тихую в этот час деревенскую улицу и фасад господского дома в Гоген-Креммене, где со времен Георга Вильгельма[1] проживала семья фон Брист. Построенный под прямым углом к дому, флигель отбрасывал широкую тень в сторону парка, на аллею, выложенную белыми и зелеными плитками, и на круглую площадку с солнечными часами посредине, обрамленную индийским тростником и кустиками ревеня. Шагах в двадцати от флигеля, в том же направлении, тянулась кладбищенская стена, сплошь заросшая мелколистым плющом, за которым белела маленькая железная калитка. За стеной поднималась гоген-кремменская башня, увенчанная блестящим, свежевызолоченным флюгером-петухом. Дом, флигель и кладбищенская стена подковой огибали маленький парк. С открытой стороны ее примыкал пруд с мостками, к которым была привязана лодка. Рядом с прудом стояли качели. Их столбики успели уже покоситься, а сиденьем служила простая деревянная доска, подвешенная на двух веревках. Между прудом и круглой площадкой, полускрывая качели, высилось несколько могучих старых платанов.
Цветник перед фасадом господского дома, с кадками алоэ и соломенными стульями, был приятным местом для отдыха и развлечений в облачную погоду; в те же дни, когда палило солнце, решительно все в доме предпочитали парк – и прежде всего сама хозяйка и ее дочь. Здесь, в тенистой аллее, сидели они и сегодня. Позади них были открытые окна, увитые диким виноградом, рядом – маленькая, в четыре ступени, каменная лесенка, ведущая из сада в первый этаж флигеля.
Обе – и мать и дочь – прилежно занимались работой, сшивая из отдельных квадратиков ткани ковер для церковного алтаря. Мотки шерсти и шелка в беспорядке пестрели на большом круглом столе, где все еще стояли оставшиеся от завтрака десертные тарелки и майоликовая чаша, полная прекрасного крыжовника. Быстро и уверенно работали иглой пальцы обеих женщин, но, в то время как мать не отрывала глаз от работы, ее дочь, которую звали Эффи, иногда откладывала иглу в сторону и поднималась с места, чтобы искусно проделать целый комплекс упражнений из курса гигиенической домашней гимнастики. Девушка выполняла эти упражнения с подчеркнутым оттенком комизма, но было заметно, что они доставляют ей искреннее удовольствие. И когда она стояла так, сложив над головой ладони поднятых рук, ее мать отрывала глаза от рукоделья, правда, всего лишь на мгновенье и украдкой: ей не хотелось выдать свое восхищение и материнскую гордость собственным ребенком, вполне, впрочем, оправданные. На Эффи было простое широкое, как халатик, полотняное платье в голубую и белую полоску, с большим вырезом у шеи и широким матросским воротником, спадающим на плечи. Талию ее очерчивал туго затянутый кожаный поясок цвета бронзы. Все движения девушки были полны задора и грации, а смеющиеся карие глаза светились природным умом, жизнерадостностью и душевной добротой. В доме ее называли «малышкой». С этим приходилось мириться, пока стройная, красивая мама была еще на целую пясть выше ее.
Эффи снова встала, чтобы повторить гимнастические повороты «вправо» и «влево», когда мама, отложив работу, воскликнула:
– Знаешь, Эффи, ты могла бы стать наездницей. Всегда на трапеции, всегда дочь воздуха. Мне даже кажется, что тебе хочется нечто в этом роде.
– Быть может, мама. Но если и так, кто виноват? От кого у меня это? От тебя лишь одной! Или, думаешь, от папы? Вот видишь, тебе самой смешно. Да и потом, зачем ты одеваешь меня в эту хламиду, в эту матроску? Порой даже кажется, что на меня снова наденут короткое платьице. И когда я окажусь в нем, то буду опять, как девчонка, делать неуклюжие реверансы, а если приедут офицеры Ратеноверского полка, усядусь к господину полковнику Гецу на колено и поскачу: гоп, гоп, гоп! А почему бы и нет? Ведь полковник для меня на три четверти дядя и лишь на одну четверть – кавалер. Это ты виновата. Почему мне не шьют настоящие выходные платья? Почему ты не делаешь из меня даму?
Эффи бросилась к матери, бурно обняла ее и расцеловала.
– О, только не так дико, Эффи, не так пылко. Я всегда беспокоюсь, когда вижу тебя такой.
И мама, кажется, действительно собиралась выразить на лице своем чувство беспокойства и опасения. Но не успела она исполнить свое намерение, как в то же самое мгновение железная калитка в кладбищенской стене отворилась, и в сад вошли три молоденьких девушки, которые направились по усыпанной гравием дорожке мимо площадки с солнечными часами прямо к их столу. Помахав Эффи зонтиками в знак приветствия, они поспешили к госпоже фон Брист и поцеловали у нее руку. Хозяйка дома задала им несколько прозаических вопросов, а потом пригласила девушек на полчасика составить им компанию или по крайней мере Эффи.
– Молодежи всегда приятно побыть одной, а у меня и так много дел. Желаю вам весело провести время!
И она пошла по ступенькам, ведущим из сада во флигель.
И вот молодежь осталась действительно одна.
Две девушки – миниатюрные, кругленькие создания, к рыжеватым локонам которых так удивительно шли веснушки и неизменно веселое настроение, были дочерьми кантора Янке, страстного поклонника Ганзы, Скандинавии и Фрица Рейтера[2]. Из симпатии к мекленбургскому земляку и любимому писателю он, по примеру Мининг и Лининг[3], назвал своих дочерей-близнецов Бертой и Гертой. Третьей гостьей была Гульда Нимейер – единственная дочь пастора Нимейера. Анемичная блондинка, она несколько более походила на даму, чем обе ее подруги, но зато у нее был скучающий вид и излишнее самомнение, а ее близорукие, несколько навыкате глаза, казалось, вечно что-то искали. «Похоже, будто она каждую минуту ждет архангела Гавриила»[4], – пошутил раз по этому поводу Клитцинг. Эффи находила, что излишне насмешливый гусар в данном случае оказался более чем прав, однако старалась относиться одинаково ко всем трем подругам и сейчас, во всяком случае, думала об этом меньше всего. Облокотясь руками на стол, она сказала:
– Ах, какая скука это вышиванье. Слава богу, что вы пришли.
– Но мы прогнали твою маму, – возразила Гульда.
– Ну что ты! Она сказала вам правду – ей все равно нужно было уйти. Мама ждет гостя, какого-то старого друга своей юности. Я вам потом о нем расскажу. Это целый роман с героем, героиней и с самоотречением в конце. Вы будете ужасно удивлены. Кстати, маминого друга я уже видела, когда была в Швантикове. Он ландрат, хорошо сложен и очень мужествен.
– А это самое важное, – заметила Герта.
– Конечно, это важнее всего. Женщине – женственность, а мужчине – мужественность – это одно из любимых изречений папы. А теперь помогите мне привести в порядок стол, иначе мне опять прочтут нотацию.
Мотки шерсти и шелка были мигом уложены в коробку, и когда все снова уселись, Гульда сказала:
– А теперь, Эффи, расскажи нам историю о любви с самоотречением. Если нет в этом ничего дурного.
– В историях о любви с самоотречением никогда не бывает ничего дурного. Но сперва пусть Герта возьмет крыжовник – без этого я не смогу начать: она с него глаз не спускает. Бери сколько хочешь, мы потом нарвем еще. Только бросай кожицу подальше, или лучше клади вот сюда, на газету. Потом сделаем из нее кулек и куда-нибудь выбросим. Мама не переносит, когда под ногами валяется кожура. Она говорит, что так кто-нибудь еще поскользнется и сломает себе ногу.
– Я в это не верю, – возразила Герта, уписывая за обе щеки ягоды.
– Я тоже, – подтвердила Эффи. – Представьте, я падаю раза два-три в день, а пока еще ничего себе не сломала. По-моему, хорошая, здоровая нога может выдержать все, что угодно. Моя по крайней мере выдержит, да и твоя тоже, Герта. А ты как думаешь, Гульда?
Георг Вильгельм — курфюрст Бранденбургский (годы правления 1619 — 1640); таким образом, Фонтане подчеркивает, что семья фон Бристов принадлежит к старому дворянскому роду.
Рейтер Ф. (1810 — 1874) — известный немецкий писатель, писавший на нижненемецком диалекте.
Мининг и Лининг — имена двух девушек из его романа «D rchl uchting»
Архангел Гавриил — согласно евангельской легенде, принес Марии весть, что она избрана родить богу сына. В словах Клитцинга заключен намек на то, что Гульда ждет того момента, когда станет чьей-нибудь «избранницей».
Источник
Теодор Фонтане — Эффи Брист
Теодор Фонтане — Эффи Брист краткое содержание
Перевод Ю. Светланова (гл 1-18) и Г. Егерман (гл. 19-36)
Примечания С. Гиждеу
Эффи Брист — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Яркие лучи полуденного солнца освещали тихую в этот час деревенскую улицу и фасад господского дома в Гоген-Креммене, где со времен Георга Вильгельма[1] проживала семья фон Брист. Построенный под прямым углом к дому, флигель отбрасывал широкую тень в сторону парка, на аллею, выложенную белыми и зелеными плитками, и на круглую площадку с солнечными часами посредине, обрамленную индийским тростником и кустиками ревеня. Шагах в двадцати от флигеля, в том же направлении, тянулась кладбищенская стена, сплошь заросшая мелколистым плющом, за которым белела маленькая железная калитка. За стеной поднималась гоген-кремменская башня, увенчанная блестящим, свежевызолоченным флюгером-петухом. Дом, флигель и кладбищенская стена подковой огибали маленький парк. С открытой стороны ее примыкал пруд с мостками, к которым была привязана лодка. Рядом с прудом стояли качели. Их столбики успели уже покоситься, а сиденьем служила простая деревянная доска, подвешенная на двух веревках. Между прудом и круглой площадкой, полускрывая качели, высилось несколько могучих старых платанов.
Цветник перед фасадом господского дома, с кадками алоэ и соломенными стульями, был приятным местом для отдыха и развлечений в облачную погоду; в те же дни, когда палило солнце, решительно все в доме предпочитали парк – и прежде всего сама хозяйка и ее дочь. Здесь, в тенистой аллее, сидели они и сегодня. Позади них были открытые окна, увитые диким виноградом, рядом – маленькая, в четыре ступени, каменная лесенка, ведущая из сада в первый этаж флигеля.
Обе – и мать и дочь – прилежно занимались работой, сшивая из отдельных квадратиков ткани ковер для церковного алтаря. Мотки шерсти и шелка в беспорядке пестрели на большом круглом столе, где все еще стояли оставшиеся от завтрака десертные тарелки и майоликовая чаша, полная прекрасного крыжовника. Быстро и уверенно работали иглой пальцы обеих женщин, но, в то время как мать не отрывала глаз от работы, ее дочь, которую звали Эффи, иногда откладывала иглу в сторону и поднималась с места, чтобы искусно проделать целый комплекс упражнений из курса гигиенической домашней гимнастики. Девушка выполняла эти упражнения с подчеркнутым оттенком комизма, но было заметно, что они доставляют ей искреннее удовольствие. И когда она стояла так, сложив над головой ладони поднятых рук, ее мать отрывала глаза от рукоделья, правда, всего лишь на мгновенье и украдкой: ей не хотелось выдать свое восхищение и материнскую гордость собственным ребенком, вполне, впрочем, оправданные. На Эффи было простое широкое, как халатик, полотняное платье в голубую и белую полоску, с большим вырезом у шеи и широким матросским воротником, спадающим на плечи. Талию ее очерчивал туго затянутый кожаный поясок цвета бронзы. Все движения девушки были полны задора и грации, а смеющиеся карие глаза светились природным умом, жизнерадостностью и душевной добротой. В доме ее называли «малышкой». С этим приходилось мириться, пока стройная, красивая мама была еще на целую пясть выше ее.
Эффи снова встала, чтобы повторить гимнастические повороты «вправо» и «влево», когда мама, отложив работу, воскликнула:
– Знаешь, Эффи, ты могла бы стать наездницей. Всегда на трапеции, всегда дочь воздуха. Мне даже кажется, что тебе хочется нечто в этом роде.
– Быть может, мама. Но если и так, кто виноват? От кого у меня это? От тебя лишь одной! Или, думаешь, от папы? Вот видишь, тебе самой смешно. Да и потом, зачем ты одеваешь меня в эту хламиду, в эту матроску? Порой даже кажется, что на меня снова наденут короткое платьице. И когда я окажусь в нем, то буду опять, как девчонка, делать неуклюжие реверансы, а если приедут офицеры Ратеноверского полка, усядусь к господину полковнику Гецу на колено и поскачу: гоп, гоп, гоп! А почему бы и нет? Ведь полковник для меня на три четверти дядя и лишь на одну четверть – кавалер. Это ты виновата. Почему мне не шьют настоящие выходные платья? Почему ты не делаешь из меня даму?
Эффи бросилась к матери, бурно обняла ее и расцеловала.
– О, только не так дико, Эффи, не так пылко. Я всегда беспокоюсь, когда вижу тебя такой.
И мама, кажется, действительно собиралась выразить на лице своем чувство беспокойства и опасения. Но не успела она исполнить свое намерение, как в то же самое мгновение железная калитка в кладбищенской стене отворилась, и в сад вошли три молоденьких девушки, которые направились по усыпанной гравием дорожке мимо площадки с солнечными часами прямо к их столу. Помахав Эффи зонтиками в знак приветствия, они поспешили к госпоже фон Брист и поцеловали у нее руку. Хозяйка дома задала им несколько прозаических вопросов, а потом пригласила девушек на полчасика составить им компанию или по крайней мере Эффи.
– Молодежи всегда приятно побыть одной, а у меня и так много дел. Желаю вам весело провести время!
И она пошла по ступенькам, ведущим из сада во флигель.
И вот молодежь осталась действительно одна.
Две девушки – миниатюрные, кругленькие создания, к рыжеватым локонам которых так удивительно шли веснушки и неизменно веселое настроение, были дочерьми кантора Янке, страстного поклонника Ганзы, Скандинавии и Фрица Рейтера[2]. Из симпатии к мекленбургскому земляку и любимому писателю он, по примеру Мининг и Лининг[3], назвал своих дочерей-близнецов Бертой и Гертой. Третьей гостьей была Гульда Нимейер – единственная дочь пастора Нимейера. Анемичная блондинка, она несколько более походила на даму, чем обе ее подруги, но зато у нее был скучающий вид и излишнее самомнение, а ее близорукие, несколько навыкате глаза, казалось, вечно что-то искали. «Похоже, будто она каждую минуту ждет архангела Гавриила»[4], – пошутил раз по этому поводу Клитцинг. Эффи находила, что излишне насмешливый гусар в данном случае оказался более чем прав, однако старалась относиться одинаково ко всем трем подругам и сейчас, во всяком случае, думала об этом меньше всего. Облокотясь руками на стол, она сказала:
– Ах, какая скука это вышиванье. Слава богу, что вы пришли.
– Но мы прогнали твою маму, – возразила Гульда.
– Ну что ты! Она сказала вам правду – ей все равно нужно было уйти. Мама ждет гостя, какого-то старого друга своей юности. Я вам потом о нем расскажу. Это целый роман с героем, героиней и с самоотречением в конце. Вы будете ужасно удивлены. Кстати, маминого друга я уже видела, когда была в Швантикове. Он ландрат, хорошо сложен и очень мужествен.
Источник
История немецкой литературы.
Теодор Фонтане (Theodor Fontane, 1819—1398)
Теодор Фонтане
(Theodor Fontane, 1819—1398)
Самым значительным немецким реалистом второй половины XIX в. является Теодор Фонтане.
Его отец был владельцем аптеки, но из-за своей непрактичности лишился ее. Материальные затруднения помешали будущему писателю получить хорошее образование. Он рано был вынужден думать о заработке. Трудовая деятельность Фонтане началась со службы в аптеках, где он выполнял обязанности провизора.
Первые его стихотворные опыты относятся к середине 30-х гг., но систематические занятия поэзией начинаются позже, с 40-х гг. В 1844 г. в Берлине он вступает в литературный кружок «Туннель», среди членов которого преобладали консервативные настроения. Здесь неодобрительно относились к свободолюбивым высказываниям молодого поэта, оказавшегося восприимчивым к предреволюционным настроениям кануна 1848 г.
Отмечая демократизм и свободолюбие раннего Фонтане, в то же время следует сказать о больших противоречиях в его взглядах. Это подтверждается и фактом его пребывания в «Туннеле».
Фонтане приветствовал революцию 1848 г., хотя позднее довольно насмешливо рассказывал о своем участии в ней. Тем не менее он переживает увлечение революцией, пусть несколько наивное. Он даже критикует Франкфуртское национальное собрание за колебания и нерешительные действия против феодально-монархического режима. Фонтане выступает за демократическую республику. Конституционная монархия кажется ему половинчатым решением вопроса. Он сторонник воссоединения Германии на демократической основе.
Первое признание поэту принесли баллады, написанные на материале военной истории Пруссии. Они не свободны от противоречий, но его коллеги по «Туннелю» отнеслись к ним одобрительно, хотя отдельные баллады вызывали у них возражения. Так, например, в балладе «Йорк» рассказывалось о генерале, который патриотический долг перед родиной ставил выше присяги королю. В ней были строки, явно расходившиеся с охранительными тенденциями «Туннеля»:
Ведем себя мы робко,
Нам воли не дано.
Закупорено пробкой
Игристое вино.
Кто вызволит из пытки,
Свободу даст и свет?
Филистеры — в избытке,
Вот только Йорка нет.
(Пер. И. Фрадкина)
В балладах поэт воспевал мужество и смелость. Недаром первый сборник его назывался «Мужи и герои» (Männer und Helden). В стихотворении «Желание», написанном накануне революции, он ясно и недвусмысленно объяснил, почему он так симпатизирует мужественным людям: «Близится битва, и время требует мужей решительного действия».
Поражение революции привело к постепенному изменению во взглядах писателя. После того как он оставил опостылевшую ему службу в аптеке, Фонтане стал профессиональным литератором. В течение почти двух десятилетий ом сотрудничает в правительственной прессе и консервативных органах печати. Но даже в пору своей близости к консервативному лагерю Фонтане нередко высказывал критические суждения по поводу правительственной политики, по адресу правящих классов.
В 50—60 гг. Фонтане не создает значительных художественных произведений. Написанное им — по преимуществу очерки о странах, в которых он был в качестве иностранного корреспондента. Таковы его книги репортажей «Лето в Лондоне» (Ein Sommer im London), «Из Англии» (Aus England), относящиеся к 50-м гг. Затем возникают пятитомные очерки «Странствия по Бранденбургской марке» 1 (Wanderungen durch die Mark Brandenburg).
Объединение Германии вокруг милитаристской Пруссии вначале приветствуется Фонтане, но вскоре он начинает говорить о своем разочаровании. С годами оппозиционность к прусскому режиму возрастает, суждения о нем приобретают остро критический характер. Богатейший материал об умонастроениях писателя содержат его письма, которые Томас Манн, написавший интересный этюд о Фонтане, назвал «прекрасными». В письме к дочери Фонтане признавался: «Я становлюсь все демократичнее». Писатель осуждает шовинизм, усиление прусской военщины, которую он считал отжившей кастой.
Фонтане высказывается против политики запугивания и террора в отношении рабочих и социал-демократической рабочей партии. В период подготовки «исключительного закона против социалистов» он писал в 1878 г. жене: «Миллионы рабочих не менее умны, не менее образованны, не менее честны, чем дворянство и буржуазия; во многих отношениях они превосходят дворянство и буржуазию. Они представляют не только беспорядок и восстание, они представляют также и идеи, которые отчасти правомерны и которые нельзя ни убить, ни изгнать из жизни посредством тюрем» 2 .
Свои надежды на достижение более справедливого общественного устройства Фонтане порой связывал с народом, который он называл «четвертым сословием».
Критическое отношение писателя к немецкой, действительности в полной мере нашло отражение в его художественном творчестве, расцвет которого падает на 80—90-е гг. По меткому выражению Т. Манна, первые шесть десятков лет жизни писателя были как бы подготовкой к последним двум.
Фонтане безгранично любил литературу, был предай ей, сознавая ее большое воспитательное значение. В то же время он судил со свойственным ему скептицизмом о том трудном положении, в котором находился современный немецкий писатель. В остроумной форме эта мысль выражена в балладе Фонтане о Фридрихе II, в которой приводится мимолетный обмен репликами короля с писателем:
. «А званье у тебя какое?»
«Писатель, государь, пишу стихи».
С улыбкою сказал король: «Ну что же,
Тебе я верю, ибо лишь глупец
Способен похваляться этим званьем.
Признаться в этом можно только с горя,
Насмешку ты пожнешь; хвалу — навряд. »
(Пер. А. Кулишер)
Если в ранний период творчества Фонтане выступал как поэт, а затем как журналист, очеркист, то в поздний период он пишет главным образом романы и повести.
«Перед бурей» (Vor dem Sturm, 1878) —первый роман писателя, над которым он работал около 15 лет. В нем отразилась идейно-художественная эволюция автора, пережитая им в последние десятилетия. Роман достаточно противоречив.
Фонтане хотел нарисовать картину жизни Пруссии накануне антинаполеоновской войны 1813 г., которая привела к подъему патриотических настроений в Германии, но наличие консервативных взглядов, в духе которых трактовалась освободительная война, помешало писателю дать объективную картину событий. На первый план им выдвигается прусское юнкерство, роль которого явно преувеличена. Прогрессивный, демократический лагерь не нашел отражения на страницах романа.
Роман не был удачей и в художественном отношении. В критике отмечалась его композиционная рыхлость, бесцветность ряда персонажей, в большом количестве выступающих на страницах книги.
Гораздо лучше удались автору небольшие исторические повести «Эллернклипп» (Ellernklipp, 1881) и особенно «Шах фон Вутенов» (Schach von Wuthenow, 1883).
В повести «Шах фон Вутенов» писатель развенчивает дух кастовости, сословной ограниченности н внутренней опустошенности прусского дворянства, не столь давно идеализируемого им. Этим он подводит читателя к выводу о гнилости и порочности старопрусского режима.
Действие повести происходит в эпоху наполеоновских войн, накануне битвы при Иене, в которой Пруссия была разгромлена. Приближение этой катастрофы ясно ощутимо в повести.
В «Шахе фон Вутенове» наглядно проступает особенность творчества Фонтане: отсутствие в его произведениях сильных, волевых натур, смелых и мужественных людей.
Его персонажи слабы, нерешительны, половинчаты, не способны на подвиг. Именно таких людей писатель видел в современном немецком обществе.
В романе «В лабиринте» (Irrungen, Wirrungen, 1887) поставлена тема сословного неравенства, по решение ее носит половинчатый характер.
В основу сюжета положена история любви гвардейского офицера барона Бото фон Ринекера и швеи Лены Нимпч. Бото искренне любит Лену и по-настоящему счастлив с ней. В то же время он придерживается сословной морали и, разумеется, не помышляет о женитьбе на Лене. Последняя страстно любит Бото, но у нее нет никаких иллюзий относительно возможности их брака в дальнейшем. К тому же плебейская гордость Лены исключает всякую мысль об этом.
Счастливой любви приходит конец, когда Бото поставлен перед необходимостью жениться на невесте с большим приданым. В противном случае ему угрожает разорение. И Бото приносит в жертву свое чувство к Лене.
Фонтане неоднократно заявлял о глубокой симпатии к людям из народа, к выходцам из «четвертого сословия», которые наделяются в его произведениях благородными человеческими качествами, редко встречающимися у буржуа и аристократии. Писатель верен этой симпатии и на этот раз. Лена, не в пример Бото, выглядит более сильной, цельной натурой, свободной от эгоистических побуждений, готовой на самопожертвование.
И тем не менее в романе проводится мысль о необходимости сохранения сословных различий, нарушение которых, по мнению Фонтане, не сулит ничего хорошего. Герои романа понимают это, и трагической развязки не происходит. Лена пережила измену Бото. Через некоторое время она найдет свое счастье с хорошим человеком из своего круга. Брак Бото тоже оказался удачным.
Роман Фонтане из-за своей противоречивости вызвал острую критику справа и слева. Дворянский лагерь был недоволен предпочтением, которое автор отдавал простым людям. Прогрессивная критика в лице Ф. Меринга порицала Фонтане за компромиссность и утопичность трактовки проблемы взаимоотношения различных сословий.
Этой противоречивости не мог не чувствовать и сам автор. В повести «Стина» (Stine, 1888) развязка иная. Исходная ситуация в ней напоминает ту, о которой рассказано в «В лабиринте»: граф Гальдерн любит девушку из народа Стину. Он пытается бороться против сословных предрассудков, но, не будучи человеком сильным, волевым, кончает жизнь самоубийством. Хотя социальный конфликт и здесь не находит своего решения, но он резче заострен и труднее разрешим, чем в «В лабиринте».
Одним из антибуржуазных романов Фонтане является «Госпожа Енни Трайбель» (Frau Jenny Treibel, 1892). О замысле этого произведения автор писал: «Смысл истории: показать пустую, выспреннюю, лживую, высокомерную и жестокую сущность буржуа, у которого на устах — Шиллер, а в голове— Герзон» 3 .
Приведенные слова относятся прежде всего к главной героине, миллионерше Енни Трайбель. Перед своими гостями и знакомыми она склонна прикинуться натурой возвышенной, мечтательной, которая едва ли не тяготится огромным богатством. Но это лишь видимость, на деле Трайбель — расчетливая, черствая и вульгарная натура. Хотя она время от времени распевала сентиментальные романсы о бескорыстной и трогательной любви, но тем не менее сделала все для того, чтобы расторгнуть помолвку своего сына с девушкой-бесприданницей.
Подстать своей супруге коммерческий советник Трайбель, который разыгрывает из себя бескорыстного патриота, надежного верноподданного кайзера, но превыше всего ставит золотого тельца.
Миру буржуазных ханжей автор противопоставляет старого профессора Шмидта, во многом свободного от буржуазных предрассудков, независимого в своих суждениях. Он трезво и критически относится к миру буржуа, тем не менее его пассивность и скептицизм свидетельствуют о слабости его позиции — он рассуждает, но бездействует.
Вершиной в идейном и художественном развитии Фонтане и лучшим реалистическим романом немецкой литературы второй половины XIX в. является «Эффи Брист» (Effi Briest, 1895).
«Эффи Брист» — произведение в известной степени итоговое, подготовленное предшествующим творчеством писателя, вобравшим в себя его опыт и достижения.
В романе изображается хорошо знакомая по другим произведениям Фонтане среда среднего прусского дворянства. К ней принадлежат родители героини Эффи Брист, ее будущий муж барон Инштетен и их ближайшие знакомые. В нем разрабатывается та же проблема лживости, уродливости и бесчеловечности моральных норм дворянского общества, что и в предыдущих произведениях писателя.
Молодую, наивную, неопытную Эффи выдают замуж за Инштетена, которого она совершенно не знает. Он вдвое старше Эффи, холодный, замкнутый, чопорный, психологически чуждый искренней, чистосердечной девушке. Одним из следствий супружеской отчужденности явилось кратковременное и неглубокое увлечение Эффи провинциальным сердцеедом Крампасом. Инштетен случайно узнает об этой связи, когда она уже давно была прервана.
Движимый нелепыми сословными предрассудками, опасаясь быть осмеянным в свете, он убивает на дуэли Крампаса, калечит жизнь Эффи и себе. Если бы Инштетен любил Эффи, то его действия в какой-то степени объяснялись бы чувством ревности. Но он холоден к жене, нет у него настоящей ненависти и к Крампасу. В глубине души он склонен был простить Эффи, но рабская зависимость от отживших нравственных догм и суждений света заставляют его действовать наперекор голосу разума.
Не лучше ведут себя родители Эффи. Руководствуясь теми же ханжескими представлениями о чести, они отказываются принять в свой дом выгнанную мужем, презираемую светом Эффи.
Выпавшие на долю Эффи страдания физически и нравственно сломили ее, она принимает все это как должное.
Семейному конфликту романа Фонтане сумел придать более широкое, социальное звучание. В конечном счете — это суровое обвинение против господствующих классов, против общественного строя, руководствующегося мертвыми, бесчеловечными догмами.
Критика была единодушна в оценке высоких художественных достоинств романа, считала его вершиной идейного и эстетического развития Фонтане.
Фонтане был убежденным сторонником реализма в искусстве и литературе. Поэтому он был противником натуралистических, декадентских течений, появившихся в это время в литературе. Но он приветствовал все подлинно новаторское в ней. Так, он с одобрением встретил первые драмы Гауптмана, романы Золя, хотя не все в их манере было приемлемо для фонтане.
Фонтане удалось во многом преодолеть ограниченный характер немецкого реализма второй половины XIX в. Он яснее, чем современные ему писатели, выразил в своих произведениях мысль об обреченности дворянско-буржуазной Германии.
Своей деятельностью он подготавливал реализм XX в. Гуманистические традиции его творчества были восприняты Томасом Манном, который всегда с глубокой признательностью вспоминал о Фонтане.
Именно Т. Манн первый положил начало пересмотру творческого облика Фонтане, искаженного буржуазным литературоведением, которое фальсифицировало его творчество, истолковывало его в духе прусского верноподданничества и шовинизма. В своем этюде «Старик Фонтане» (Der alte Fontane, 1910) Т. Манн изобразил писателя крупным мастером слова, необычайно требовательным к себе.
Примечания.
1. Марка (ист.) — пограничная область.
2. Цит. по работе: Фрадкин И. М. Фонтане. — В кн.: История немецкой литературы, т. 4, с. 202.
3. Цит. по работе: Фрадкин И. М. Фонтане. — В кн.: История немецкой литературы, т. 4, с. 215. Герзон — владелец модного берлинского магазина.
Источник