Мораль басни «Мор зверей» Крылова, анализ, суть, смысл
Крылов относил эту басню к числу своих «переводов или подражаний». Произведение представляет собой переработку басни Лафонтена «Больные чумою животные». Та в свою очередь восходит к 14-й и 31-й латинским проповедям французского проповедника Ролена и другим источникам.
В этой статье представлены материалы о морали басни «Мор зверей» Крылова: анализ, суть, смысл произведения и т.д.
Текст басни вы можете прочитать здесь.
Смотрите: Все материалы по басням Крылова
Мораль басни «Мор зверей» Крылова
Мораль басни «Мор зверей» заключается в том, что кроткий, скромный и бедный человек порой оказывается «козлом отпущения» и несет незаслуженное наказание, только потому что не способен постоять за себя; в том же время люди, совершившие куда более неприятные поступки, иногда вовсе избегают наказания, например, благодаря своему влиянию в обществе.
Сам Крылов поясняет мораль басни в ее заключительных строках:
«Плохо слабому во всякое время, он же больше всех терпит и в минуты общественный бедствий. В общей беде, когда нужна искупительная жертва, виноватыми и ответственными являются не те, чья жизнь переполнена безбожных самых дел, а смирный и безответный, хотя грехи последнего и ничтожны, и оправдываются обстоятельствами («Мор зверей»).» (Д. И. Тихомиров, «Избранные басни И. А. Крылова для школ и народа», Москва, типография М. Г. Волчанинова, 1895 г.)
«Разумея под зверьми людей, под мором должно разуметь общую беду, под львом — старшего, старшину, голову; под медведями, тиграми и волками — тех, кто позажиточнее, да позубастее, как говорится; под лисой — человека подленького, подлипалу; под волом — человека, который живет тяжелым трудом и притом смирного, безответного.» (И. И. Хемницер, «Басни, избранные из Хемницера и Крылова. «, ред. В. Золотов, СПб, т-во «Обществ. польза», 1878 г.)
Это были материалы о морали басни «Мор зверей» И. А. Крылова: анализ, суть, смысл произведения и т.д.
Источник
Иван Крылов — Мор зверей (Басня): Стих
Лютейший бич небес, природы ужас — мор
Свирепствует в лесах. Уныли звери;
В ад распахнулись настежь двери:
Смерть рыщет по полям, по рвам, по высям гор;
Везде разметаны ее свирепства жертвы,-
Неумолимая, как сено, косит их,
А те, которые в живых,
Смерть видя на носу, чуть бродят полумертвы;
Перевернул совсем их страх;
Те ж звери, да не те в великих столь бедах:
Не давит волк овец и смирен, как монах;
Мир курам дав, лиса постится в подземелье;
Им и еда на ум нейдет.
С голубкой голубь врознь живет,
Любви в помине больше нет:
А без любви какое уж веселье?
В сем горе на совет зверей сзывает Лев.
Тащатся шаг за шаг, чуть держатся в них души.
Сбрелись и в тишине, царя вокруг обсев,
Уставили глаза и приложили уши.
«О други! — начал Лев,- по множеству грехов
Подпали мы под сильный гнев богов,
Так тот из нас, кто всех виновен боле,
Пускай по доброй воле
Отдаст себя на жертву им!
Быть может, что богам мы этим угодим,
И теплое усердье нашей веры
Смягчит жестокость гнева их.
Кому не ведомо из вас, друзей моих,
Что добровольных жертв таких
Бывали многие в истории примеры?
Итак, смиря свой дух,
Пусть исповедует здесь всякий вслух,
В чем погрешил когда он вольно иль невольно.
Покаемся, мои друзья!
Ох, признаюсь — хоть это мне и больно,-
Не прав и я!
Овечек бедненьких — за что?- совсем безвинно
Дирал бесчинно;
А иногда,- кто без греха?-
Случалось, драл и пастуха:
И в жертву предаюсь охотно.
Но лучше б нам сперва всем вместе перечесть
Свои грехи: на ком их боле есть,-
Того бы в жертву и принесть,
И было бы богам то более угодно».
«О царь наш, добрый царь! От лишней доброты,-
Лисица говорит,- в грех это ставишь ты.
Коль робкой совести во всем мы станем слушать,
То прийдет с голоду пропасть нам наконец;
Притом же, наш отец!
Поверь, что это честь большая для овец,
Когда ты их изволишь кушать.
А что до пастухов, мы все здесь бьем челом:
Их чаще так учить — им это поделом.
Бесхвостый этот род лишь глупой спесью дышит,
И нашими себя везде царями пишет».
Окончила Лиса; за ней на тот же лад,
Льстецы Льву то же говорят,
И всякий доказать спешит наперехват,
Что даже не в чем Льву просить и отпущенья.
За Львом Медведь, и Тигр, и Волки в свой черед
Во весь народ
Поведали свои смиренно погрешенья;
Но их безбожных самых дел
Никто и шевелить не смел.
И все, кто были тут богаты
Иль когтем, иль зубком, те вышли вон
Со всех сторон
Не только правы, чуть не святы.
В свой ряд смиренный Вол им так мычит: «И мы
Грешны. Тому лет пять, когда зимой кормы
Нам были худы.
На грех меня лукавый натолкнул:
Ни от кого себе найти не могши ссуды,
Из стога у попа я клок сенца стянул».
При сих словах поднялся шум и толки;
Кричат Медведи, Тигры, Волки:
«Смотри, злодей какой!
Чужое сено есть! Ну, диво ли, что боги
За беззаконие его к нам столько строги?
Его, бесчинника, с рогатой головой,
Его принесть богам за все его проказы,
Чтоб и тела нам спасть и нравы от заразы!
Так, по его грехам, у нас и мор такой!»
Приговорили —
И на костер Вола взвалили.
__________
И в людях так же говорят:
Кто посмирней, так тот и виноват.
Анализ / мораль басни «Мор зверей» Крылова
Основой для басни «Мор зверей» Ивана Андреевича Крылова послужил сюжет из книги Ж. Лафонтена.
Басня создана в 1808 году. Ее автору в это время около 40 лет, он перебрался жить в столицу, вернулся на государственную службу, известен как недурственный драматург и самобытный баснописец. По размеру – вольный ямб, с помощью которого писатель мастерски передает живость разговорной речи. Начинается произведение как высокая трагедия. Животные – не просто маски человеческих типажей, их взаимоотношения описаны со вкусом и интересны сами по себе. Перед лицом моровой язвы (чумы) равны все звери, она поистине «лютейший бич небес». Язык завязки басни высокопарный, но сравнения, идиомы и тут создают комический эффект: смерть видя на носу, волк, как монах. Той же цели служит портрет издыхающей лисы, которая постится, мир курам дав (здесь еще и устаревшее усеченное деепричастие), и сценка с неворкующими голубями. «Уныли» — приуныли. Смерть и болезнь одушевлены. Действующие лица – герои не только из русских народных сказок, но и сказок народов мира (лев, тигр). Вол – кастрированный бык, неприхотливый труженик с покладистым характером. «Ее свирепства жертвы»: дальнейшее повествование разовьет тему жертвы в ином ключе. Главное горе: еда на ум нейдет. Царь Лев сзывает полумертвых подданных на совет. Свою речь он начинает с патетического обращения: о, други! Дескать, беда всех уравняла. Требуется добровольная жертва, чтобы умилостивить богов. Назначена публичная исповедь, чтобы выбрать самого худшего члена звериного общества. Лев подает пример похвальной откровенности: овечек бедненьких дирал, случалось, драл и пастуха. Уменьшительные суффиксы выдают фальшь. Лев для зверей – «отец наш», сами хищники из-за самооправдания вышли «чуть не святы». Растрогавшись, берет слово «смиренный Вол» (у Лафонтена, кстати, это был осел. Однако И. Крылов иначе обыграл фигуру жертвы: она не глупа, а простодушна). Его грех – клок сена из чужого стога. Он тоже оправдывает себя, мол, зима, бескормица. Его-то признания хищники и ждали изначально. Волу привычна роль жертвы. Его «и мы грешны» — от лица всех травоядных, безответных. Да и Льву своей речью он никак не потрафил. «Найти ссуды»: не смог без процентов «одолжить» сенца. «У попа»: в те годы слово не имело пренебрежительной окраски. «На костер Вола взвалили»: «рогатый бесчинник» и не сопротивлялся. Под давлением общественности («шум и толки») он и впрямь проникся чувством, что виновней всех. Но не факт, что жертвоприношение, совершенное с таким лукавством, может чем-то помочь. Скорее всего, вымрут почти все. Мораль в конце басни: и в обществе людском часто страдает невинный, никто не хочет заступиться за него. Сильные теснят слабого, ценят свою жизнь, а чужую не ставят ни во грош.
«Мор зверей» И. Крылова – сатира на звериные нравы людей, скрытые под личиной благопристойности.
Источник
«Мор зверей»
басню в целом. «Вот прекрасное изображение моровой язвы. Крылов занял у Лафонтена искусство смешивать с простым и легким рассказом картины истинно стихотворные.
Смерть рыщет по полям, по рвам, по высям гор;
Везде разметаны ее свирепства жертвы, —
два стиха, которые не испортили бы никакого описания моровой язвы в эпической поэме» (54, стр. 513).
И в самом деле, басня подымается здесь на высоту эпической поэмы. Истинный смысл этой басни раскрывается в тех глубоко серьезных картинах, которые здесь развертываются, причем очень легко показать, что басня эта, и действительно равная по величине небольшой поэме и имеющая только струнку нравоучения, прибавленную явно как концовка, конечно, не исчерпывает своего смысла в этой морали:
Кто посмирней, так тот и виноват.
Два плана нашей басни сложно психологические: сначала идет картина необычайного свирепства смерти, и это создает давящий и глубоко трагический фон для всех происходящих дальше событий: звери начинают каяться, в речи льва звучит все время лицемерный и хитрый иезуит, и все решительно речи зверей развертываются в плане лицемерного преуменьшения своих грехов при необычайном объективном их значении, например:
Поверь, что это честь большая для овец,
Когда ты их изволишь кушать. »
Ох, признаюсь — хоть это мне и больно, —
Овечек бедненьких — за что? — совсем безвинно
Дирал бесчинно; А иногда — кто без греха? —
Здесь противоположность тяжести греха и этих лицемерно смягчающих вставок и оправданий лицемерно покаянного тона совершенно очевидна. Противополож-
ный план басни обнаруживается в замечательной речи вола, равной которой в своем роде не создала еще второй раз русская поэзия. В своей речи —
Смиренный Вол им так мычит: «И мы
Грешны. Тому лет пять, когда зимой кормы
На грех меня лукавый натолкнул:
Ни от кого себе найти не могши ссуды,
Из стога у попа я клок сенца стянул».
Это «и мы грешны», конечно, блестящая противоположность всему тому, что дано было прежде. Если прежде огромный грех был представлен в оправе самооправдания, то здесь ничтожный грех дан в такой патетической оправе самообвинения, что у читателя создается чувство, будто самая душа вола обнажается перед нами в этих мычащих и протяжных звуках.
Наши школьные учебники уже давно цитируют эти стихи, утверждая, что Крылов достигает в них чуда звукоподражания, но, конечно, не звукоподражание было задачей Крылова в данном случае, а совсем другое. И что басня действительно заключает весь смысл в этом противоположении двух планов, взятых со всей серьезностью и развиваемых в этой обратно пропорциональной зависимости, которую мы находим везде выше, — можно убедиться из одной чрезвычайно интересной стилистической замены, которую Крылов внес в лафонтеновскую басню. У Лафонтена роль вола исполняет осел. Речь его напоминает речь глупца и лакомки и совершенно чужда той эпической серьезности и глубины, которую крыловским стихам придает неразложимая на элементы поэтичность, которая звучит хотя бы в том множественном числе, в котором изъясняется вол.
М. Лобанов по этому поводу замечает: «У Лафонтена осел в свою очередь кается в грехах прекрасными стихами; но Крылов заменил его волом, не глупым, каким всегда принимается осел, но только простодушным животным. Эта перемена и тем уже совершеннее, что в речи вола мы слышим мычание и столь естественное, что слов его нельзя заменить другими звуками; а эта красота, которою наш поэт пользуется и везде с крайним благоразумием, везде приносит читателю истинное удовольствие» (60, стр. 65).
Вот точный перевод лафонтеновских стихов: осел в свою очередь говорит: «Я вспоминаю, что в один из
прежних месяцев голод, случай, нежная трава и — я думаю, — какой-то дьявол толкнули меня на это — я щипнул с луга один глоток. Я не имел на это никакого права, так как надо говорить честно». Из этого сопоставления совершенно ясно, до какой степени глубока и серьезна та перемена, которую Крылов внес в свою басню, и насколько она переиначила весь эмоциональный строй басни. В ней есть все то, что находим мы обычно в эпической поэме: возвышенность и важность общего эмоционального строя и языка, истинная героичность, противопоставленная чему-либо противоположному, и в заключение, так сказать в катастрофе басни, опять оба плана объединяются вместе, и заключительные слова означают как раз два совершенно противоположных смысла:
И на костер Вола взвалили.
Это одновременно означает и высший жертвенный героизм вола и высшее лицемерие прочих зверей.
Особенно замечательно в этой басне то, как в ней искусно и хитро скрыто затаенное в ней противоречие. С внешнего взгляда противоречия нет вовсе: вол сам себя приговорил к смерти своей речью, звери только подтвердили его самообвинение; таким образом, налицо как будто нет борьбы между волом и другими животными; но это видимое согласие только прикрывает еще более раздирающее противоречие басни. Оно состоит в тех двух совершенно противоположных психологических планах, где одни движимы исключительно желанием спастись и сберечься от жертвы, а другие охвачены неожиданной и противоположной жаждой героического подвига, мужества и жертвы.
Источник