Рецензия на книгу Одно лето в аду
Артюр Рембо — для меня — особое явление в литературе, он — enfant terriblle, скандальный устроитель, как сейчас бы сказали, всякого эпатажа и перформанса . Его поэзия всегда резонансна, наряду с ярко выраженной инфернальной аурой и притягательностью «злого гения» возникает какое то чувство сопричастности и даже подчас сочувствия поэту , нечто такое, что тянет и не хочет отпускать. Отдаю должное могучему таланту Рембо, его стихи — это чистый драйв, взвинченная до немыслимого предела темная энергетика безумия, облаченная в прекраснейшую по выразительности форму.
Одно лето в аду — очень насыщенный и плотный текст, его трудно читать, он отрывист, мысль не выражается логично и последовательно, она либо скачет и танцует в макабрической пляске с выбрасываемыми в фанатичном экстазе заклятиями и богохульствами, либо растекается тревогой и сердечной мукой. Поэт высказывает свою оценку западному обществу, наметившейся индустриализации и все большей его капитализации, повсеместному рационализму и прагматичности, отходящему от своих корней и теряющему свой дух и витальность. Отсюда и апелляция поэта к миру язычества, к имманентным, аутентичным и хаотично-чувственным началам. Несмотря на явно антиклерикальный подтекст есть кое-что, что обращает на себя внимание. Рембо говорит, — «Я жду Бога с вожделением» и эта фраза наряду с обилием христианской символики, обращает на себя внимание беспрерывным поиском, даже если не Бога, то чего-то такого, что придало бы хоть какое-то равновесие его метущейся и беснующейся душе, хотя и успокоенность по нему — это зло. Очевиден глубокий внутренний разлад и диспропорция поэта не только с миром внешним, но и внутренним . Во всю эту антиномичную диалектику вплетаются любовные мотивы, представленные в аллегоричной форме, чувство это непонятое объектом этой любви, что придает ему оттенок трагичности и горечи.
Есть у Артюра Рембо одно знаковое и даже пророческое стихотворение — Пьяный корабль. Корабль — это прообраз на самого себя, он летит через предвечное море, принимая на себя все бури и шторма навстречу неизведанным землям и материкам. В стихотворении есть такие строки
Иногда возникало ощущение, что Артюр Рембо отказался от своей принадлежности к какому либо «причалу» и как вечный странник отталкивающий и отталкиваемый, стремился к новым для себя горизонтам или . рифам.
После 20 лет он не написал ни одного стиха, растратив свой блестящий талант, он много путешествовал, в Сомали, Абиссинию, Занзибар, Кипр, Суматру. Участвовал в разных авантюрах и революциях. Наконец, вернувшись уже зрелым человеком во Францию, он скончался от опухоли колена. Он так и не «вернулся» к своей «гавани». Как яркая звезда вспыхнув и превратившись в сверхновую, озарив собой небосвод на мгновение, он потух, оставив после себя полные мощи и ярости стихи и немногие зарисовки так и не осуществленных замыслов, ознаменовав собой целую эпоху в поэзии.
Источник: http://nabokov.niv.ru/nabokov/stihi/417.htm
иногда возникает ощущение что он и миру то не принадлежал этот вечный странник и отталкивающий и отталкиваемый, он уносился все дальше к новым горизонтам, или рифам. После 20 лет он не написал ни одного стиха и пустился путешествовать по свету, был Сомали, Абиссинии, Египте, Занзибаре, участвовал во всевозможных авантюрах
Комментарии 6 Ответить Читать обсуждение дальше.
Спасибо за рецензию. Как всегда, безупречная. Обожаю Рембо. Самый честный гений в истории мировой литературы. Если нечего сказать, следует помолчать. парадоксальная принципиальность гения.
У Генри Миллера есть свое поклонение Рембо, чудесная книга «Время убийц». Лучше о Рембо, пожалуй никто не сказал
aashe
Как же здорово, что вы разделяете мои чувства! У меня теперь 2 любимых поэта 19 вв. — Рембо и Лермонтов. Оба так и не достигли своей вершины и оба без сомнения поэты величайшие. Они мне близки во многом. О Рембо я документальный фильм смотрела и какой то художественный фильм. Обязательно почитаю книгу. Спасибо.
Не поверите, но я тоже люблю Лермонтова. И не только стихи. На мой взгляд «Тамань» из «Героя нашего времени» — абсолютный шедевр. Мощная насыщенность текста и ни одного лишнего слова. А «Демона» я до сих пор наизусть помню.
aashe
О да! Есть два поэта, у которых я заучила стихи наизусть от удовольствия — это Демон, Мцыри Лермонтова, еще кое что из лирики и Шекспир. У Шекспира наизусть знала всего Гамлета. Сейчас наверное только известный монолог без запинки воспроизведу «Быть или не быть» и про флейту. У Лермонтова мне нравиться всё — с детства когда моим любимым стихом стал «Выхожу один я на дорогу» . При всем уважении и любви к другим нашим знаменитейшим поэтам и писателям, первая половина 19 в у меня прошла под звездой Лермонтова, а вторая — Достоевского. Как то так. Недавно посмотрела фильм документальный Star Media о Лермонтове, очень красивый, выдержки из дневников и конечно стихи. Аж дух перехватывает. Герой нашего времени — это безусловно прекрасный шедевр. Я ее частенько перечитываю, у меня созвучие с М.Ю. полное))
Kaonasi
Присоединяюсь к MrsGonzo, рецензия выше всяких похвал.
Хотя в поэзии я профан, но Время Убийц шедевральная вещь, и уж если вы поклонник Рембо, то просто непременно почитайте! Впрочем, книга будет интересна даже тем, кто понятия не имеет о Рембо, очень уж захватывающе!
aashe
Источник
Артюр Рембо — Одно лето в аду
Тут можно читать онлайн Артюр Рембо — Одно лето в аду — бесплатно полную версию книги (целиком). Жанр: Поэзия. Здесь Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте LibKing.Ru (ЛибКинг) или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Артюр Рембо — Одно лето в аду краткое содержание
Одно лето в аду — описание и краткое содержание, автор Артюр Рембо, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru
Одно лето в аду — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Когда-то, насколько я помню, моя жизнь была пиршеством, где все сердца раскрывались и струились всевозможные вина.
Однажды вечером я посадил Красоту к себе на колени. — И нашел ее горькой. — И я ей нанес оскорбленье. Я ополчился на Справедливость.
Ударился в бегство. О колдуньи, о ненависть, о невзгоды! Вам я доверил свои богатства!
Мне удалось изгнать из своего сознания всякую человеческую надежду. Радуясь, что можно ее задушить, я глухо подпрыгивал, подобно дикому зверю.
Я призывал палачей, чтобы, погибая, кусать приклады их ружей. Все бедствия я призывал, чтоб задохнуться в песках и в крови. Несчастье стало моим божеством. Я валялся в грязи. Обсыхал на ветру преступленья. Шутки шутил с безумьем. И весна принесла мне чудовищный смех идиота. Однако совсем недавно, обнаружив, что я нахожусь на грани последнего хрипа, я ключ решил отыскать от старого пиршества, где, может быть, снова обрету аппетит!
Этот ключ — милосердие. Такое решение доказывает, что я находился в бреду!
«Гиеной останешься ты, и т. д. . » — крикнул демон, который увенчал мою голову маками. «К смерти иди с твоим вожделеньем, и твоим эгоизмом, и со всеми семью грехами».
О, не слишком ли много! Но, дорогой Сатана, заклинаю вас: поменьше раздраженья в зрачках! И в ожидании каких-либо запоздавших маленьких мерзостей вам, который любит в писателе отсутствие дара описывать и наставлять, вам подношу я несколько гнусных листков, вырванных из блокнота того, кто был проклят.
От моих галльских предков я унаследовал светлые голубые глаза, ограниченный мозг и отсутствие ловкости в драке. Моя одежда такая же варварская, как и у них. Но я не мажу свои волосы маслом.
Галлы сдирали шкуры с животных, выжигали траву и делали это не искуснее всех, живших в те времена.
От них у меня: идолопоклонство и любовь к святотатству — о, все пороки, гнев, сладострастье, — великолепно оно, сладострастье! — и особенно лень и лживость.
Любое ремесло внушает мне отвращенье. Крестьяне, хозяева и работники мерзость. Рука с пером не лучше руки на плуге. Какая рукастая эпоха! Никогда не набью себе руку. А потом быть ручным — это может завести далеко. Меня удручает благородство нищенства. Преступники мне отвратительны, словно кастраты: самому мне присуща цельность, но это мне безразлично.
Однако кто создал мой язык настолько лукавым, что до сих пор он ухитряется охранять мою лень? Даже не пользуясь телом, чтобы существовать и более праздный, чем жаба, я жил везде и повсюду. Ни одного семейства в Европе, которое я не знал бы. — Любую семью я понимаю так, как свою: всем они обязаны декларации Прав Человека. — Мне известен каждый юнец из хорошей семьи.
Если бы я имел предшественников в какой-либо точке истории Франции!
Мне совершенно ясно, что я всегда был низшею расой. Я не донимаю, что значит восстание. Моя раса всегда поднималась лишь для того, чтобы грабить: словно волки вокруг не ими убитого зверя.
Я вспоминаю историю Франции, этой старшей дочери Церкви. Вилланом я отправился в святую землю; в памяти у меня — дороги на швабских равнинах, византийский ландшафт, укрепленья Солима; культ Девы Марии, умиление перед распятым пробуждаются в моем сознанье среди тысячи нечестивых феерических празднеств. — Прокаженный, я сижу в крапиве, среди осколков горшков, около изъеденной солнцем стены. Позднее, рейтаром, я разбивал биваки в сумраке немецких ночей.
А! Вот еще: я пляшу со старухами и детьми, справляя шабаш на алой поляне.
Мои воспоминания не простираются дальше этой земли и христианства. Вижу себя без конца в минувших веках. Но всегда одинок, всегда без семьи. На каком языке я тогда говорил? Никогда не вижу себя ни в собраньях Христа, ни в собраньях сеньоров, представителей Христа на земле.
Кем я был в предыдущем веке? Нахожу себя снова только в сегодняшнем дне. Нет больше бродяг, нет больше тлеющих воин. Все захлестнула низшая раса: народ и, как говорится, рассудок; нацию и науку.
О наука! Все захвачено ею. Для тела и для души — медицина и философия, — снадобья добрых женщин и народные песни в обработанном виде. И увеселенья властителей, и забавы, которые они запрещали! География, космография, механика, химия!
Наука, новая аристократия! Прогресс. Мир шагает вперед! Почему бы ему не вращаться?
Это — видение чисел. Мы приобщаемся к Духу. Сбудется то, что я говорю как оракул. Я понимаю, но так как не могу объясниться без помощи языческих слов, то предпочитаю умолкнуть.
Возвращенье языческой крови. Дух близок; почему же Христос не приходит ко мне на помощь, даровав душе моей свободу и благородство? Увы! Евангелье кончилось! Евангелье, о Евангелье!
Предвкушая лакомство, я дожидаюсь бога. От начала времен я — низшая раса.
Вот я на армориканском взморье. Пусть вечером города зажигают огни. Мой день завершен; я покидаю Европу. Морской воздух опалит мои легкие; гибельный климат покроет меня загаром. Плавать, топтать траву, охотиться и курить (это прежде всего), пить напитки, крепкие, словно кипящий металл, как это делали вокруг костров дорогие предки.
Я вернусь с железными мускулами, с темною кожей и яростными глазами: глядя на эту маску, меня сочтут за представителя сильной расы. У меня будет золото: я стану праздным и грубым. Женщины заботятся о свирепых калеках, возвратившихся из тропических стран. Я буду замешан в политические аферы. Буду спасен.
Теперь я проклят, родина внушает мне отвращенье. Лучше всего пьяный сон, на прибрежном песке.
Ты никуда не отправишься. — Опять броди по здешним дорогам, обремененный своим пороком, пустившим корни страдания рядом с тобой, в том возрасте, когда просыпается разум, — он поднимается в небо, бьет меня, опрокидывает, тащит меня за собой.
Последняя чистота и последняя робость. Решено. Не нести в этот мир мое предательство и мое отвращенье.
В путь! Движенье, тяжелая ноша, пустыня, гнев и тоска.
Кому служить? Какому зверю молиться? На какие иконы здесь ополчились? Чьи сердца разбивать я буду? Какую ложь поддерживать должен? По чьей крови мне придется ступать?
Подальше от правосудия. — Жизнь сурова, одичание просто. Крышку гроба поднять иссохшей рукой, сидеть, задыхаться. Ни старости, ни опасностей: ужас — это не по-французски.
— О! Я так одинок, что готов любому священному образу предложить свой порыв к совершенству.
О, моя отрешенность, мое чудесное милосердие — на этом свете, однако.
De profundis Domine, как же я глуп!
Еще ребенком я восхищался несговорчивым каторжником, которого всегда ожидали оковы; меня тянуло к постоялым дворам и трактирам, где он побывал: для меня они стали священны. Его глазами я смотрел на небо и на расцветающую в полях работу; в городах я искал следы его рока. У него было больше силы, чем у святого, и больше здравого смысла, чем у странствующих по белому свету, — и он, он один, был свидетелем славы своей и ума.
Источник