Аполлон Майков — Осень: Стих
Кроет уж лист золотой
Влажную землю в лесу…
Смело топчу я ногой
Вешнюю леса красу.
С холоду щеки горят;
Любо в лесу мне бежать,
Слышать, как сучья трещат,
Листья ногой загребать!
Нет мне здесь прежних утех!
Лес с себя тайну совлек:
Сорван последний орех,
Свянул последний цветок;
Мох не приподнят, не взрыт
Грудой кудрявых груздей;
Около пня не висит
Пурпур брусничных кистей;
Долго на листьях, лежит
Ночи мороз, и сквозь лес
Холодно как-то глядит
Ясность прозрачных небес…
Листья шумят под ногой;
Смерть стелет жатву свою…
Только я весел душой
И, как безумный, пою!
Знаю, недаром средь мхов
Ранний подснежник я рвал;
Вплоть до осенних цветов
Каждый цветок я встречал.
Что им сказала душа,
Что ей сказали они —
Вспомню я, счастьем дыша,
В зимние ночи и дни!
Листья шумят под ногой…
Смерть стелет жатву свою!
Только я весел душой —
И, как безумный, пою!
Анализ стихотворения «Осень» Майкова
Стихи о природе занимают большой пласт в поэзии Аполлона Майкова. Они проникнуты светом, теплотой и любовью к родным просторам. Поэт очень точно описывает детали пейзажных зарисовок. Это относится и к стихотворению «Осень», созданному Майковым в 1856 году после поездки в родное село Чепчиха под Москвой.
Идейное содержание стихотворения
Поэт говорит, что лес осенью утратил свою загадочность, он «свою тайну совлек». Все, что летом вызывало восхищение и привлекало внимание, останавливало на себе взгляд, в осеннюю пору уходит:
Сорван последний орех,
Свянул последний цветок
К тому же осенью деревья теряют листву, которая скрывала многие тайны леса, и все вокруг становится более свободным, ясным, понятным. Пространство, которое летом представлялось непроходимой чащобой, просматривается, как на ладони. Описание такой простоты поддерживает лаконичность строк стихотворения, создающаяся за счет трехстопного дактиля с мужскими рифмами.
Этот новый пейзаж увядающего леса рождает в душе лирического героя не упадническое настроение, а радость. Эмоциональное состояние стихотворения выражается строчками: «любо в лесу мне бежать», «весел душой», «счастьем дыша».
Даже строка «Нет мне здесь прежних утех» заканчивается на приподнятой ноте, что пунктуационно выражено восклицательным знаком. Такие восклицания лирического героя встречаются на протяжении всего произведения и как бы разрывают тишину засыпающей природы, создавая ей контраст. Другое средство выражения противопоставленности состояния природы и состояния героя произведения – антитеза. Она воплощается соседствующими строками о смерти и о песне:
Смерть стелет жатву свою…
Только я весел душой
И, как безумный, пою!
Почему же общее печально-увядающее настроение пейзажа производит обратный эффект на состояние автора и его героя? Ответ находим в самом стихотворении:
Что им сказала душа,
Что ей сказали они —
Вспомню я, счастьем дыша,
В зимние ночи и дни!
Воспоминание о летней поре, когда герой общался с каждым цветком, наполнили душу лирического персонажа теплыми, светлыми воспоминаниями на всю осень и предстоящую зиму.
Изобразительно-выразительные средства
Для придания выразительности произведению автор использует эпитеты, которые помогают ярче нарисовать картину осеннего леса: лист золотой, кудрявых груздей, холодно глядит, прозрачных небес, пурпур кистей.
Присутствуют в стихотворении метафорические образы. Так, осень сравнивается со смертью: опавшие листья – это ее жатва:
Листья шумят под ногой;
Смерть стелет жатву свою.
Осенний лес в стихотворении можно не только увидеть, но и услышать: сучья трещат, листья шумят под ногой.
Стихотворение Майкова «Осень» продолжает пушкинские поэтические традиции: точность и лаконичность описаний, логическая ясность в развитии темы, простота образов.
Заключение
В этом стихотворении Майков очень точно передал через поэтическую живопись осенний пейзаж и собственное эмоциональное состояние. Стихотворение отличается особой задушевностью, а также легкостью и простотой восприятия.
Источник
Стихотворения про лето — Афанасий Фет, Аполлон Майков
Все тучки, тучки, а кругом
Все сожжено, все умирает.
Какой архангел их крылом
Ко мне на нивы навевает?
Повиснул дождь, как легкий дым,
Напрасно степь кругом алкала,
И надо мною лишь одним
Зарею радуга стояла.
Смирись, мятущийся поэт, —
С небес снисходит жизни влага,
Чего ты ждешь, того и нет.
Лишь незаслуженное — благо.
Я — ничего я не могу;
Один лишь может, кто, могучий,
Воздвиг прозрачную дугу
И живоносные шлет тучи.
Ни тучки нет на небосклоне,
Но крик петуший — бури весть,
И в дальном колокольном звоне
Как будто слезы неба есть.
Покрыты слегшими трава’ми,
Не зыблют колоса поля,
И пресыщенная дождями,
Не верит солнышку земля.
Под кровлей влажной и раскрытой
Печально праздное житье.
Серпа с косой, давной отбитой,
В углу тускнеет лезвие.
Ты видишь, за спиной косцов
Сверкнули косы блеском чистым,
И поздний пар от их котлов
Упитан ужином душистым.
Лиловым дымом даль поя,
В сияньи тонет дня светило,
И набежавших туч края
Стеклом горючим окаймило.
Уже подрезан, каждый ряд
Цветов лежит пахучей цепью,
Какая тень и аромат
Плывут над меркнущею степью!
В душе смиренной уясни
Дыханье ночи непорочной
И до огней зари восточной
Под звездным пологом усни!
Как здесь свежо под липою густою —
Полдневный зной сюда не проникал,
И тысячи висящих надо мною
Качаются душистых опахал.
А там, вдали, сверкает воздух жгучий,
Колебляся, как будто дремлет он.
Так резко-сух снотворный и трескучий
Кузнечиков неугомонный звон.
За мглой ветвей синеют неба своды,
Как дымкою подернуты слегка,
И, как мечты почиющей природы,
Волнистые проходят облака.
Робко месяц смотрит в очи,
Изумлен, что день не минул,
Но широко в область ночи
День объятия раскинул.
Над безбрежной жатвой хлеба
Меж заката и востока
Лишь на миг смежает небо
Огнедышащее око.
Пахнет сеном над лугами.
В песне душу веселя,
Бабы с граблями рядами
Ходят, сено шевеля.
Там — сухое убирают;
Мужички его кругом
На воз вилами кидают.
Воз растет, растет, как дом.
В ожиданьи конь убогий
Точно вкопанный стоит.
Уши врозь, дугою ноги
И как будто стоя спит.
Только жучка удалая
В рыхлом сене, как в волнах,
То взлетая, то ныряя,
Скачет, лая впопыхах.
«Золото, золото падает с неба!» —
Дети кричат и бегут за дождем.
— Полноте, дети, его мы сберем,
Только сберем золотистым зерном
В полных амбарах душистого хлеба!
Но вот, как бы в испуге, тени
Бегут по золотым хлебам;
Промчался вихрь — пять-шесть мгновений
И, встречу солнечным лучам,
Встают с серебряным карнизом
Чрез всё полнеба ворота,
И там, за занавесом сизым,
Сквозит и блеск и темнота.
Вдруг словно скатерть парчевую
Поспешно сдернул кто с полей,
И тьма за ней в погоню злую,
И все свирепей и быстрей.
Уж расплылись давно колонны,
Исчез серебряный карниз,
И гул пошел неугомонный,
И огнь и воды полились.
Где царство солнца и лазури!
Где блеск полей, где мир долин!
Но прелесть есть и в шуме бури,
И в пляске ледяных градин!
Их нахватать — нужна отвага!
И — вон как дети в удальце
Ее честят! как вся ватага
Визжит и скачет на крыльце!
Взор мой тонет в блеске полдня.
Не видать певцов за светом.
Так надежды молодые
Тешат сердце мне приветом.
И откуда раздаются
Голоса их, я не знаю.
Но, им внемля, взоры к небу,
Улыбаясь, обращаю.
Источник
Владислав уртаев поэт стихи
* * *
Ты — грех и крах,
Ты — вьюжные объятья,
С тобой не быть, не жить, а бедовать.
Но все же готов несчастье обнимать я,
Беду кружить и горе целовать.
Ты — лунный град,
Ты — пепельная птица,
Узорный щит и каменный прилив.
Но я готов на боль облокотиться,
Холодный камень н; сердце взвалив.
Ты — звонкий дым,
Ты — смех трагичной маски,
Ты — пестрое томление в песках.
Но я готов дарить насмешкам ласки
И дымчатость голубить на руках.
Ты — резца и мраморные муки,
Ты — мой палач, помост, толпа и кровь.
Но я готов тянуть к страданьям руки.
Ты — мое горе.
Ты — моя любовь.
1986 -. гг.
За горами долина бесстрастная,
За долами пустыня бесплодная.
Где же ты, моя тоже несчастная,
Где ты плачешь, моя благородная?
Слева пропасть зияет глубокая,
Справа висится глыба отвесная.
Где искать же тебя, мореокая,
Чародейка моя неизвестная?
А вокруг то глазницы тоннельные,
То взметаются тропы спиральные.
Где же ты, там, где степи метельные
Или в Небе, где замки хрустальные?
Эх, дороги мои орль-сапсанские,
Ты не знаешь о них и не ведаешь.
Где-то слушаешь песни цыганские
И о чём-то с кострами беседуешь.
* * *
Меня мысли помимо правил,
Бечевой волокут назад.
И колючий свой взгляд уставил
Предпоследний в году закат.
Налетев на сердца-бетоны,
Резким пламенем смыл озноб.
Защищая свои законы,
Я свой, личный, прорыл окоп.
И на стыке времен, не дремля,
Где, как спруты, кишат пути,
Я вошел с карабином в землю,
Чтоб прицельный огонь вести.
Не бывать ни хвалам, ни одам
В честь вогнавших мне в горло ком.
Я прощанье с прошедшим годом
Увенчал кровяным плевком.
Под моим обгоревшим флагом
В сердце ближнего веры нет.
И наигранно ровным шагом
Я иду по траншеям лет.
Ночь , и опять блестят
Пучки голодных звезд,
Которые пока не догорели.
Вчера, в такой же час,
Скулил голодный пес,
Задрав холодный нос к макушке ели.
Он долго нарушал
Больничный наш покой
Сонатою голодного желудка.
Настырно резал слух
Его протяжный вой
И признаюсь, что даже было жутко.
А утром, в семь, тотчас,
Как по слюде стекла
Размазалось лимонное светило,
В палате за стеной
Девчонка умерла,
Которая всё снег набрать просила.
А голубь на окне
Пощипывал крыло,
Скосившись на свою голубку нежно.
И было на дворе
Как никогда светло,
Как никогда тепло и безмятежно.
Поднявшись на локтях
И губы закусив,
Я подавлял нелепое желанье
Как ватман изорвать
Ликующий мотив,
Раз нет в нём доброты и состраданья.
Весну я не простил.
И вовсе не прощу,
Что так глумится свежая природа.
И через щель в окне
Бессильно марту мщу
За смерть девчонки ароматом йода.
Но, как назло, смеясь,
Вливает акварель
В глаза мои Бездонность неба — что ей!
И так же, как вчера,
Размашистая ель
На стёкла бестуманно дышит хвоей.
И похотная тень
Вечнозеленых лап
Ложится на висок и на предплечье.
А, может, вот сейчас
Финальный мой этап,
Раз всё так хрупко, раз всё так невечно.
Безвременная смерть
Мне в горле рвет струну
Под звуки запоздалого трамвая.
Вот снова пес скулит
И воет на луну,
Свои собачьи связки надрывая.
Я в радиусе том,
Где пес вершит свой суд,
Прислушиваюсь к жалобному вою.
Быть может, и меня
Под утро унесут,
Накрытого больничной простынею.
От смешных колпаков и отбеленных штор
Пахло хлоркой, бинтами и йодом.
И скитались зрачки по халатам сестер,
Спотыкаясь о бак с кислородом.
Я сестричку безмолвно просил: «Не покинь. »,
А она бирюзою глядела.
Я глотал и хлебал эту жгучую синь,
Согреваясь теплом ее тела.
И ладошку хватал — нет, я вовсе не трус,
Видно, просто сдурел от несчастий —
И в руках трепетал, словно бабочка, пульс
Из ее невесомых запястий.
А сейчас я готов ей глаза целовать
Лишь за то, что была она рядом —
Как ужасно тогда не хотел умирать
Под ее ослепительным взглядом.
Я не сын богачей, не потомок дельцов,
И вся грудь моя, сплошь — амбразура,
Но глядят на нее пять багровых рубцов
Из-под сердца, как стрелы амура.
Всё не так
Тихо —
Не живешь, —
Тратишь.
Эх, мое
Лихо,
Что же ты
Плачешь.
Как устал
Вязом
На ветру
Стынуть.
Вот бы взять
Разом,
Да навек
Сгинуть.
Чтоб под крест
Розы,
Чтобы с плеч
Ношу.
Ты утри
Слёзы —
Разве ж я
Брошу?
Источник