Любви начало было летом год
Сон лилея, лиловеет запад дня. Снова сердце для рассудка западня. Только вспомню о тебе — к тебе влечет. Знаешь мысли ты мои наперечет.
Бессмертье? Вам, двуногие кроты, Не стоящие дня земного срока? Пожалуй, ящерицы, жабы и глисты Того же захотят, обидевшись глубоко.
Лежал в бреду я и в жару. Мне чудилось, что на пиру Мой череп, спаянный кольцом, Наполнен был цветным вином.
Осенний день в лиловой крупной зыби Блистал, как медь. Эол и Посейдон Вели в снастях певучий долгий стон, И наш корабль нырял подобно рыбе.
В непринужденности творящего обмена Суровость Тютчева с ребячеством Верлэна Скажите, кто бы мог искусно сочетать, Соединению придав свою печать.
В пору, когда в вырей Времирей умчались стаи, Я времушком-камушком игрывало, И времушек-камушек кинуло.
Давно вода в мехах иссякла, Но, как собака, не умру: Я в память дивного Геракла Сперва отдам себя костру.
Весна — и гул, и блеск, и аромат. Зачем мороз снежинки посыпает? Наряд весны нежданной стужей смят, А сад еще весной благоухает.
. То ненависть пытается любить Или любовь хотела б ненавидеть? Минувшее я жажду возвратить, Но, возвратив, боюсь его обидеть.
Возлюби просторы мгновенья, Всколоси их звонкую степь, Чтобы мигов легкие звенья Не спаялись в трудную цепь.
Декабрь. Сугробы на дворе. Я помню вас и ваши речи; Я помню в снежном серебре Стыдливо дрогнувшие плечи.
Всю жизнь ждала. Устала ждать. И улыбнулась. И склонилась. Волос распущенная прядь На плечи темные спустилась.
Гуляет ветреный кистень По золотому войску нив. Что было утро, стало день. Блажен, кто утром был ленив.
Я рад всему: что город вымок, Что крыши, пыльные вчера, Сегодня, ясным шелком лоснясь, Свергают струи серебра.
О, жизнь моя! За ночью — ночь. И ты, душа, не внемлешь миру. Усталая! к чему влачить усталую свою порфиру? Что жизнь? Театр, игра страстей, бряцанье шпаг.
Семья — ералаш, а знакомые — нытики, Смешной карнавал мелюзги. От службы, от дружбы, от прелой политики Безмерно устали мозги.
О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно.
Звук осторожный и глухой Плода, сорвавшегося с древа, Среди немолчного напева Глубокой тишины лесной.
И я свирел в свою свирель, И мир хотел в свою хотель. Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток. Я свирел в свою свирель, выполняя мира рок.
Поезд плачется. В дали родные Телеграфная тянется сеть. Пролетают поля росяные. Пролетаю в поля: умереть.
Из полутемной залы, вдруг, Ты выскользнула в легкой шали — Мы никому не помешали, Мы не будили спящих слуг.
Повернувшись спиной к обманувшей надежде И беспомощно свесив усталый язык, Не раздевшись, он спит в европейской одежде И храпит, как больной паровик.
О, пусть тревожно разум бродит И замирает сердце — пусть, Когда в очах моих восходит Философическая грусть.
Из рая детского житья Вы мне привет прощальный шлете, Неизменившие друзья В потертом, красном пререплете.
Когда вы стоите на моем пути, Такая живая, такая красивая, Но такая измученная, Говорите все о печальном.
Когда замрут отчаянье и злоба, Нисходит сон. И крепко спим мы оба На разных полюсах земли. Ты обо мне, быть может, грезишь в эти.
Когда казак с высокой вышки Увидит дальнего врага, Чей иск — казацкие кубышки, А сабля — острая дуга,-.
Не было и нет во всей подлунной Белоснежней плеч. Голос нежный, голос многострунный, Льстивая, смеющаяся речь.
Тих под осенними звездами Простор песчаный, голубой. Я полон музыкой, огнями И черной думой, и тобой.
Любви начало было летом, Конец — осенним сентябрем. Ты подошла ко мне с приветом В наряде девичьи простом.
Май жестокий с белыми ночами! Вечный стук в ворота: выходи! Голубая дымка за плечами, Неизвестность, гибель впереди.
Мне спойте про девушек чистых, Сих спорщиц с черемухой-деревом, Про юношей стройно-плечистых: Есть среди вас они — знаю и верю вам.
Мой тихий сон, мой сон ежеминутный — Невидимый, завороженный лес, Где носится какой-то шорох смутный, Как дивный шелест шелковых завес.
Моя мечта — моряк-скиталец. Вспеняя бурный океан, Не раз причаливал страдалец Ко пристаням волшебных стран.
Сошлись чертовки на перекрестке, На перекрестке трех дорог Сошлись к полночи, и месяц жесткий Висел вверху, кривя свой рог.
Мы носим все в душе — сталь и алтарь нарядный, И двух миров мы воины, жрецы. То пир богам готовим кровожадный, То их на бой зовем, как смелые бойцы.
Маленькая, тихонькая мышь. Серенький, веселенький зверок! Глазками давно уже следишь, В сердце не готов ли уголок.
Нам, привыкшим на оргиях диких, ночных Пачкать розы и лилии красным вином, Никогда не забыться в мечтах голубых Сном любви, этим вечным, чарующим сном.
Не затем величал я себя паладином, Не затем ведь и ты приходила ко мне, Чтобы только рыдать над потухшим камином, Чтобы только плясать при умершем огне.
Бледнел померанцевый запад, В горах голубели туманы, И гибко, и цепко сплетались В объятьях над вами лианы.
О доблестях, о подвигах, о славе Я забывал на горестной земле, Когда твое лицо в простой оправе Перед мной сияло на столе.
О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала, Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый, В водном плеске душа колыбельную негу слыхала, И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры.
О люди жалкие, бессильные, Интеллигенции отброс, Как ваши речи злы могильные, Как пуст ваш ноющий вопрос.
О, достоевскиймо бегущей тучи! О, пушкиноты млеющего полдня! Ночь смотрится, как Тютчев, Безмерное замирным полня.
В красовитый летний праздничек, На раскат-широкой улице, Будет гульное гуляньице — Пир — мирское столованьице.
Огнивом-сечивом высек я мир, И зыбку-улыбку к устам я поднес, И куревом-маревом дол озарил, И сладкую дымность о бывшем вознес.
— Нет, положительно, искусство измельчало, Не смейте спорить, граф, упрямый человек! По пунктам разберем, и с самого начала; Начнем с поэзии: она полна калек.
Опять опадают кусты и деревья, Бронхитное небо слезится опять, И дачники, бросив сырые кочевья, Бегут, ошалевшие, вспять.
Я посетил родное пепелище — Разрушенный родительский очаг, Моей минувшей юности жилище, Где каждый мне напоминает шаг.
Ромул и Рем взошли на гору, Холм перед ними был дик и нем. Ромул сказал: «Здесь будет город». «Город как солнце»,- ответил Рем.
Довольно: не жди, не надейся — Рассейся, мой бедный народ! В пространство пади и разбейся За годом мучительный год.
(Посвящается исписавшимся «популярностям») Я похож на родильницу, Я готов скрежетать. Проклинаю чернильницу.
Стал на ковер, у якорных цепей, Босой, седой, в коротеньком халате, В большой чалме. Свежеет на закате, Ночь впереди — и тело радо ей.
Наши предки лезли в клети И шептались там не раз: «Туго, братцы. видно, дети Будут жить вольготней нас».
Со колчаном вьется мальчик, С позлащенным легким луком. Ты губы сжал и горько брови сдвинул, А мне смешна печаль твоих красивых глаз.
Пусть будет стих твой гибок, но упруг, Как тополь зеленеющей долины, Как грудь земли, куда вонзился плуг, Как девушка, не знавшая мужчины.
За городом вырос пустынный квартал На почве болотной и зыбкой. Там жили поэты,- и каждый встречал Другого надменной улыбкой.
В муках и пытках рождается слово, Робкое, тихо проходит по жизни. Странник — оно, из ковша золотого Пьющий остатки на варварской тризне.
Слепнут взоры: а джиорно Освещен двухсветный зал. Гость придворный непритворно Шепчет даме мадригал,-.
Пришла опять, желаньем поцелуя И грешной наготы В последний раз покойника волнуя, И сыплешь мне цветы.
Итак, прощай. Холодный лег туман. Горит луна. Ты, как всегда, прекрасна. В осенний вечер кто не Дон-Жуан?- Шучу с тобой небрежно и опасно.
Те же росы, откосы, туманы, Над бурьянами рдяный восход, Холодеющий шелест поляны, Голодающий, бедный народ;.
Опять, как в годы золотые, Три стертых треплются шлеи, И вязнут спицы росписные В расхлябанные колеи.
Россия забыла напитки, В них вечности было вино, И в первом разобранном свитке Восчла роковое письмо.
Рощи пальм и заросли алоэ, Серебристо-матовый ручей, Небо, бесконечно-голубое, Небо, золотое от лучей.
Поля моей скудной земли Вон там преисполнены скорби. Холмами пространства вдали Изгорби, равнина, изгорби.
Взгляни, как солнце обольщает Пересыхающий ручей Полдневной прелестью своей,- А он рокочет и вздыхает.
С тревогой жуткою привык встречать я день Под гнетом черного кошмара. Я знаю: принесет мне утро бюллетень О тех, над кем свершилась кара.
Я помню сумрак каменных аркад, В средине свет — и красный блеск атласа В сквозном узоре старых царских врат, Под золотой стеной иконостаса.
Пейзаж ее лица, исполненный так живо Вибрацией весны влюбленных душ и тел, Я для грядущего запечатлеть хотел: Она была восторженно красива.
Каждый прав и каждый виноват. Все полны обидным снисхожденьем И, мешая истину с глумленьем, До конца обидеться спешат.
Углубясь в неведомые горы, Заблудился старый конквистадор, В дымном небе плавали кондоры, Нависали снежные громады.
Стенал я, любил я, своей называл Ту, чья невинность в сказку вошла, Ту, что о мне лишь цвела и жила И счастью нас отдала [. ].
Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки, В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят.
Твое лицо мне так знакомо, Как будто ты жила со мной. В гостях, на улице и дома Я вижу тонкий профиль твой.
Только детские книги читать, Только детские думы лелеять, Все большое далеко развеять, Из глубокой печали восстать.
Ты всё келейнее и строже, Непостижимее на взгляд. О, кто же, милостивый боже, В твоей печали виноват.
Хрустя по серой гальке, он прошел Покатый сад, взглянул по водоемам, Сел на скамью. За новым белым домом Хребет Яйлы и близок и тяжел.
Часовая стрелка близится к полнчи. Светлою волною всколыхнулись свечи. Темною волною всколыхнулись думы. С Новым годом, сердце! Я люблю вас тайно.
Я помню: день смеялся блеском Июльских солнечных лучей. Форель заигрывала плеском, Как дева — ласкою очей.
К встающим башням Карфагена Нептуна гневом приведен, Я в узах сладостного плена Дни проводил как дивный сон.
Я всех любил, и всех забыли Мои неверные мечты. Всегда я спрашивал: не ты ли? И отвечал всегда: не ты.
Я надену черную рубаху И вослед за мутным фонарем По камням двора пройду на плаху С молчаливо-ласковым лицом.
Я пригвожден к трактирной стойке. Я пьян давно. Мне всё — равно. Вон счастие мое — на тройке В сребристый дым унесено.
Источник
Анализ стихотворения Николая Клюева «Любви начало было летом»
Тема любви, любовные мотивы встречаются в творчестве практически каждого поэта. И это абсолютно закономерно. Ведь данное чувство, каким бы оно ни было, являет собой источник жизни, увлеченности, порывов – всего, что определяет человеческое естество.
Не исключением был и Николай Клюев – один из видных русских поэтов «серебряного века» и лучший представитель «ново крестьянского» направления в поэзии. Из яркой плеяды поэтов того времени Клюева выделяли его стихотворения, наполненные религиозными нотками и мистической интонацией. Стихи
поэта были носителями загадочной русской души. Таких народных певцов в истории России было не так уж много.
Стихотворение «Любви началом было лето», написанное Николаем Клюевым в сентябре 1908 года, является попыткой автора ответить на вечный вопрос о любви, ее возникновении и угасании. Словно начало лета теплого и манящего ворвалась птичкой в жизнь героя любовь. Кажется, все вокруг прекрасно, но сердце чувствует тревогу, неотвратимость обманов во время вечерних встреч.
Почему так происходит – еще вчера сердца были наполнены восхищением, а сегодня они наполнились равнодушием к любимым и к самим себе. Автор
заклинает любимую остаться, не улетать, словно пташка в туманную мглу. Однако, чувствам не прикажешь. Любовь в стихотворении Клюева сравнивается с началом лета, но она так же быстротечна, как и это жаркое время года. Наступила осень и принесла конец взаимоотношениям возлюбленных, которым совсем недавно казалось, что их союз вечен.
Автор представляет будущее: оба состарятся и может так случиться, что, пройдя мимо друг друга, они не узнают свои любимых. Герой стихотворения, предчувствуя расставание, просит судьбу об одном подарке – крыльях херувима, чтобы лететь вслед за возлюбленной. Но жизнь отличается банальностью и прозаичностью. Чувства угасают и очень редко случается их воскрешение. Роман, вспыхнувший в начале лета, и закончившийся в сентябре вызывает у героя чувство грусти.
Было ли это стихотворение посвящением конкретной особе – не известно. Странствия по русской земле, участие в деятельности сектантов, носившей социальный оппозиционный характер, во многом предопределили творчество Николая Клюева, отложив отпечаток и такую тонкую тему, как любовь. В конце своей творческой деятельности, будучи насильно оторванным от литературы, он очень жалел свои солнечные песни. Он сравнивал их с золотыми пчелами, жалящими его сердце.
Источник