Григорьев победа моря читать полностью

Победа моря (неполная версия, без окончания) [Сергей Тимофеевич Григорьев] (fb2) читать постранично, страница — 3

— Мойте, мойте! — горестно кричал он. — Мойте поросенка, а я один на реку уйду!

Обливаясь слезами — до того ему жалко себя! — Стешок неспешным шагом выхолит за калитку и слышит позади встревоженный окрик матери:

— Что же ты, нерадивый, стоишь? Иди за хлопцем! Хлопчик краю не знает. Гляди!

— Вот оно, главное-то? А то «гуси», «поросенок», «антрацит»… — ворчит Ничипор, выходя вслед за Стешком на улицу. — Ну что. Штраус, стал? Видно, далеко без меня в жунглях не пустишься. То-то! Смотри, тебя там желтопузик проглотит.

Стешок в испуге остановился.

— Идем-ка, лучше я тебе сказку доскажу про Марью Моревну — морскую царевну да про Левона Конопатого, про то, как он домой в Расею воротился… За сказкой все дела переделаем и не заметим, тогда и на реку пойдем…

Стешок соображает, выгодна ли эта сделка, и прибавляет:

— Еще все про птицу Штрауса мне расскажешь, и про желтопузика, и про жунгли…

Они возвращаются во двор к кринице, и, поплевав на ладони. Ничипор берется за кувалду бить антрацит на орешек.

НАЧАЛО СКАЗКИ

Под ударом кувалды в узловатых, жилистых руках Ничипора (он крякнул) глыба антрацита (тоже крякнула) расселась на множество одинаковых кусков, и все куски остались в куче. Стешок любит смотреть на работу своей «няньки» больше, пожалуй, чем слушать его были, сказки, басни и побасенки. У других, даже умелых — взять хоть бы отца. — при первом ударе по глыбе антрацита брызнут во все стороны мелкие осколки (поди потом собирай их в трэде!). И хоть такой удар, что, кажись, после него все вдребезги разлетелось, а глядишь — глыба целехонька лежит, чуть ворохнулась. Нянька Ничипор знает, куда и как ударить.

— Видал? — говорит очень довольный первым ударом Ничипор. — Учись у меня, хлопчик. Твое счастье. Потом ты вырастешь, поймешь, что тебя нянчил штрафной матрос Черноморского флота, можно сказать, арестант, Никифор Поступаев. У Никифора никакое дело из рук не вывернется. А почему? Потому, что Никифор знает во всякой вещи боевое место. И не только веши. Камень ли, отбойное полено, что ли, и в каждом человеке есть боевое место. Иного человека бьют, валяют, глушат, мнут, треплют, крутят, выжимают, сверлят, долбят, рубят, а он все цел. А почему? Меня ли не били? Цел. А почему? Никто моего боевого места не нашел. А найди в человеке боевое место — одним словом, очень просто человека убить можно. Потому и цел Ничипор Поступаев, что никто его боевого места не нашел. А сам он, Ничипор, во всяком деле видит, в любом живом создании и сразу находит боевое место. Кряк! — и готово.

Под вторым ударом расселась вторая глыба антрацита.

— Значит, так: учись находить боевое место и в камне, и в железе, и в людях, а главное — в самом себе, и уж никому своего боевого места не показывай, береги хорошенько… Так на чем же мы с тобой вечор остановились?

— Значит, так: «Не стерпел японский царь и велит: «Свезите его с острова Илона да хотите, аль бы с глаз моих долой…» — Значит, так, — повторяет Ничипор: — «…с острова Ипона куда хотите, аль бы с глаз моих долой. А то он всех моих вельмож и министров, да и меня с толку сбил. Соберу их государение дела решать, а он пройдет под окнами с бандурой, ударит гопака. Мои министры подберут халаты, да и начнут откалывать, и я за ними. Так нельзя».

Посадили ипонцы Левона Конопатого в лодку, повезли в далекое море и кинули на пустом острову без воды и без пиши — одна бандура в руках. Весь остров — голый камень. Вот-де, хотел ты ипонского плена избыть, домой вернуться — возлюбил свободу, вот тебе и свобода. Ступай» как знаешь, на все четыре ветра…

Уплыли ипонцы в свое государство. Лодка скрылась за горизонтом примерно на румбе [2] NO. Значит, так! Сидит Левон на пустом острову середь пустого моря и думает; как же теперь быть, на чем в Расею плыть? На бандуре океан-море не переплывешь. А плыть надо три океана и семь морей… Другой бы и духом пал. Да не таков матрос Черноморского флота Левон Конопатый, чтоб духом пасть. Дело к ночи. Солнышко сбирается месяцу вахту сдавать. Штиль совсем. Море не дышит, не шелохнет — ровно зеркало гладкое. Сел Левон у самого края воды на камушек, подтянул на бандуре кое-какие струны и начал из них тоску свою выщипывать. Сидит Левон, тихонько играет и сам себе поет. А лицом сел Левон примерно на такой румб, чтобы песня его домой летела. Расчет у Левона обыкновенный; услышит песню береговой ветер, вздохнет и понесет ее далеко-далеко в море-океан. А в море-океане где-нигде да штилюет русский кораблик. Долетит вздох зефира до кораблика, флаг и вымпел встрепенутся. Вахтенный начальник закричит:

Источник

Победа моря (неполная версия, без окончания) [Сергей Тимофеевич Григорьев] (fb2) читать постранично

Ответств. редактор Я. Максимова, Художеств, редактор С. Содомская. Технич. редактор В. Артамонов.

Коректоры А. Враныч и Е. Трушковская. Подписано к печати 20/XI 1946 г. 5 печ. л. (4.4 уч. изд. л.). 37 000 зн в печ. л. Тираж 150 000 экз. А10960. Заказ № 2715. Цена 1 р. 50 к.

Фабрика детской книги Детгиза. Москва. Сущевский вал, 49.

ОТЦОВСКАЯ ЗАБАВА

Отец схватил Стешка в охапку и подкинул выше своей головы.

— Держись! — крикнул отец и запел на плясовой напев:

Любимая игра: Стешок, лежа грудью и животом на ладони поднятой вверх правой руки отца, когда отец поет «полетели», трепещет руками, изображая порхающего жаворонка. При словах «доплыли, поплыли» полагалось загребать воздух руками и по-лягушечьи брыкать ногами, подражая пловцу. Еще недавно Стешок отдавался этой игре беспечно, с упоением, а теперь у него замирало от страха сердце.

Рука у отца сильная, ладонь с крепкими пальцами, широкая. Он все время следит, чтобы Стешок не скувырнулся, удерживая его в равновесии с ловкостью балаганного гимнаста. Похоже ли это на самом Деле на вольный полет птицы в пустом просторе высоты или на то, как люди плавают. — Стешок судить не мог. Он доверялся силе и ловкости отца; его прельщало то, что телу делалось легко и зыбко.

— Ах, ах! — вскрикивала а испуге мать, воздевая к небу руки когда Стешок начинал чересчур усердно махать «крыльями» в надежде оторваться от руки отца и взмыть вверх соколом или с чрезмерной силой начинал работать ногами, думая и в самом деле уплыть по небывалой воде.

Внезапно Стешок чувствовал, что опора отцовской руки исчезает и, сколько ни маши «крыльями» и ни загребай руками, приходится итти ко дну… Пожалуй, это в игре самое приятное, зато и страшно! Над полом отец ловко хватает сына обеими руками не дав стукнуться, и ставит на ноги…

Тонуть еще лучше, еще веселее, чем летать или плавать. В последний раз Осип Федорович не справился, и Стешок больно ударился босыми пятками об пол и заревел.

Мать подхватила его на руки и, растирая ноги сына, гневно бранила отца:

— Доигрались! Хлопец уж большой, а он для вас все игрушка, ваше благородие…

— Да, брат Степан, тяжеленек ты стал. — говорит отец, ероша волосы на голове Стешка. — Вырос. Довольно: поплавали, полетали, — будет с нас. Шабаш! На службу пора.

Стешок заревел громче, но не от боли, а от досады: неужели веселой игре пришел конец?! Ни летать, ни плавать, ни тонуть больше не придется… Одцако Стешок уже знает повадки больших людей и пользуется случаем что-нибудь выплакать. Не много, не мало, а что-нибудь ла можно выгадать.

— «Тонут, тонут»! — кричит он сквозь слезы, вырываясь из объятий матери, и, умоляя, протягивает руки к отцу.

— Нет уж, брат? Раз мать не велит — кончено. Баста. Отменяется раз и навсегда. У нас строго!

Стешок закатывается плачем, закрывает ладонями то глаза, то уши и притом начинает притворно икать, поглядывая уголком глаза из-под руки на отца.

— Хочешь папушника с медом? — шепчет на ухо Стешку мать.

— Не хочу! Хочу «поплыли, полетели»! — кричит Стешок и затыкает уши.

— Не хочу! — отвечает Стешок, хотя не слышит, чем его манит мать.

— Маковник с медом. Он маковника с медом хочет… Маковника? С медом… Вишневое варенье варить будем. Пенок сколько будет.

— Торгуйся, хлопчик. — подсказывает он. — Смотри не продешеви, проси больше.

— Чего же ты хочешь, назола? — Мать сердито трясет Стешка и шлепает ладонью.

— Хочу с нянькой Ничилором на Ингул гулять!

— Дешево отдал товар, — говорит отец усмехаясь. — надо было больше просить.

Поворотясь к дверям, он выходит из комнаты и кричит во двор:

— Пойду до роты Счастливо оставаться.

Стешку отец на прощанье делает легонько «смазь», собрав в свою крепкую горсть мокрое от слез лицо сына.

Стешок спохватился, что дешево продал веселую игру, и пытается

Источник

Победа моря (неполная версия, без окончания) [Сергей Тимофеевич Григорьев] (fb2) читать постранично, страница — 2

— Хочу к крестному на завод, на лодку хочу, на лоцию хочу! К адмиралу-дедушке хочу картинки смотреть!

— Еще чего? — улыбаясь и целуя сына в мокрые от слез глаза, спрашивает мать.

Мать вздрагивает и гневно сдвигает брови.

— Я тебя! Еще чего захочешь? Нянька! Где ж она?

— Есть! Вот и нянька в своем липе! — отвечает весело, вдвигаясь через дверь в комнату, матрос, невысокий, но зато широкий в плечах до того, что ему в дверь просунуться можно только боком. — Эге ж! — качая седой стриженой головой, говорит «нянька». — Благородный, а плачет! Где ж оно видано, чтоб благородные так себя аттестовали.

У матроса по локоть засучены рукава, руки запачканы красным бузинным соком и мелом.

— Ничипор, сведи уж малого до Буга, — говорит мать. — Только смотри, к воде близко не подпускай. Да не вздумай опять в лодке катать…

Стешок соскользнул с колен матери и тянет няньку вон из комнаты:

— Идем, идем. На берег! На лодку! К крестному! На рыбный завод. К Бутакову!

— Да не долго гуляйте! Орешку еще набить надо. Не набил еще орешку? — кричит вслед матросу и сыну мать в принимается, тихо посмеиваясь сама с собой, выбирать на варенье вишню» горой насыпанную на столе…

Стешок тянет матроса к Боротам.

Вместо того чтобы вести Стешка с крыльца на улицу, Ничипор поворачивает влево во двор, где над криницей [1] кусты сирени, бузины и акаций образуют тенистую беседку. Стешок напрасно упирается в землю ногами и тянет матроса за руку, чтобы придать ему правильный курс.

— Куда ты, няня Ничипор? Не туда! Идем на Ингул. Мама велела нам на Ингул.

— Мало что она еще велит! — сердито отвечает матрос. — Всякое дело порядка требует…

— Не дело, а гулять! Мама тебе велела…

— Тебе на берег итти — гулянка, а мне оно тоже дело. Эх, проклятая служба! Сразу всех дел не переделаешь. Ты слыхал? «Таз вычистил?», «Орешку набил?» Да еще забыла спросить: «А лучинки нащипал? Чем я жаровню разжигать буду?» Придем мы с тобой с Ингула, ан и варенье не сварено и пенок нет…

Приговаривая так. Ничипор берет со стола в беседке большой медный таз с рукоятью и принимается тереть его тряпкой с мелом… Снаружи таз черен от копоти, а внутри вымазан красным соком бузины.

Стешок по опыту знает, что Ничипора нельзя переспорить, но все же начинает в виде пробы осторожно хныкать. Ничипор не обращает на это внимания, как будто и не слышит. Стешок хныкнул погромче.

— Похныкай у меня еще — и совсем на реку не пойдем. Услышит мамаша, выйдет. «Ах, — скажет, — вы еще не ушли гулять, вот и гарно! Вот и прелестно! Я забыла тебе еще. Ничипор, наказать: вычистишь таз, наколешь антрациту, нащиплешь лучинки, накачай в поганую кадку из криницы волы, а то она рассохнется, да потом еще наруби в корыто крапивы гусям»… Вот тогда и будет тебе, хлопчик, гулянка!

Стешок испугался, что так и будет, если мать услышит его плач, зажал уши руками, повернулся к дому, зажмурив глаза, подглядывает: не вышла ли мать на плач…

— Ты вроде птицы Штрауса, — усмехаясь, говорит Ничипор, надраивая таз. — Мы на «Гайдамаке» в Алжире стояли, так я в зверинце видал птицу Штрауса. Большая птица. Шибко бегает. Сядет на нее мавр верхом и арапа конного обгоняет. А почитается Штраус глупой птицей: испугается чего, хочет укрыться от беды, спрячет голову в куст, а сам весь наружи. И про людей, кто закрывает на беду глаза, а от пушки уши затыкает — словом, прячет голову в куст. — сказать можно: похож ты на глупого Штрауса.

Стешок повертывается к Ничипору и начинает кричать благим матом, не оттыкая ушей. Ничипор с досадой плюет в таз и доводит его сухой чистой тряпкой до солнечного блеска. Стешок видит по губам Ничипора, что тот говорит. А уж если Ничипор говорит, так, верно, что-нибудь очень занятное. Стешок кричит потише и чуть-чуть оттыкает уши.

— Такие Штраусы встречаются и меж большими людьми, хотя нас и учат «бесстрашно глядеть в глаза опасности» Конечно, оно так и следует. Штраусом не будь: смело гляди в глаза беде, ла и ушей не затыкай. Хуже будет. Орешь, заткнувши уши. — белу зовешь.

— Какой Штраус? — спрашивает Стешок, поняв, что пропустил нечто весьма любопытное, и, очень крепко зажав уши, смотрит Ничипору в рот.

— Ну вот, хлопчик, и накликал беду! — сердито буркнул Ничипор.

Стешок оглянулся. На крыльце стояла мать и звонко кричала:

— Смотрите, добрые люди? Он все еще прохлаждается. И дитя плачет, и антрацит не набит, и лучина не нащипана, и поганая кадка пустая… А я уже так считала, что вы нагулялись, домой идете с реки… И еще гусям месиво не готово…

— Да и поросенка, хозяйка, нынче не мыли! — угрюмо

Источник