Голявкин город в море читать
Голявкин Виктор Владимирович.
Я живу с папой, мамой и сестрой Катей. В большом доме рядом со школой. В нашем доме ещё живёт Вовка. Мне шесть с половиной лет, и я в школу пока не хожу. А Вовка во второй класс ходит. Мы с ним очень большие друзья, только он дразниться любит. Например, он нарисовал рисунок: дом, солнце, дерево и корову. И говорит, что нарисовал меня, хотя каждый скажет, что там меня нет. А он говорит: «Ты здесь, ты за дерево спрятался». Или ещё что–нибудь такое.
Однажды он меня спрашивает:
— Эх, ты, — говорит, — не знаешь!
— А я знаю, на небе звёзды есть.
— Что ж ты сразу мне не сказал? — И смеётся. — Вот в школу пойдёшь, всё будешь знать.
Я подумал немножко, потом говорю:
— Что я с тобой рядом стою. А ещё школьник!
— Мы ведь с тобой друзья, — говорит, —а ты дразнишься.
— Это ты, — говорю, — а не я дразнился.
С тех пор Вовка стал меньше дразниться. Потому что я передразнил его. Но всё–таки он иногда забывал и опять начинал дразниться. И всё потому, что он в школу ходит, а мне в школу никак нельзя.
Про то, как я решил в школу пойти
В прошлом году со мной вот что случилось…
У Вовки был способ запоминать. Если Вовка хотел что- нибудь запомнить, он вслух пел. Я тоже запомнил, как Вовка пел буквы: «А–а-а–а бвгд–э-э–э…»
Хожу и пою во всё горло. Получалось всё как у Вовки. Только Катя мне очень мешала. Она ходила за мной и тоже пела. Ей всего только пять лет, а она всюду лезет. Во все дела свой нос суёт. У неё несносный характер. От неё никому нет покоя. Она много бед натворила: разбила графин, три тарелки, две чашки и банку с вареньем. Я в ванной заперся буквы петь. А она в дверь стучит и плачет. И чего человеку нужно! Зачем ей со мной петь? Непонятно. Хорошо, мама её увела, а то я бы спутал буквы. А так я всё прекрасно запомнил.
Пришёл в Вовкин класс и сел за парту. Какой–то мальчишка стал гнать меня, а я в парту вцепился и не ухожу. Ему пришлось сесть за другую парту.
Учитель сразу заметил меня. Он спросил:
— Не похоже, — сказал учитель.
— Я сам пришёл, — сказал я, — я могу буквы петь.
— А дальше как? — спрашивает учитель.
— Конечно, есть. — И показывает мне книжку.
Ох и много там букв! Я испугался даже.
— Я не могу столько, я ещё маленький…
— А ты думал, что ты уже большой?
— Я не думал, что я такой маленький. Я ростом как Вовка.
— Вон он сидит, — сказал я. — Мы с ним мерялись…
— Врёт он! — крикнул Вовка. — Я выше!
Все засмеялись. Учитель сказал:
— Я вам верю обоим. Тем более, что вы мерялись. Но ты ведь всех букв не знаешь.
— Это верно, — сказал я. — Но я их выучу.
— Вот когда выучишь, приходи. А сейчас рановато.
— Обязательно, — говорю, — приду. До свидания.
— До свидания, — говорит учитель.
Я думал, Вовка дразниться будет.
Но Вовка не стал дразниться. Он сказал:
— Не горюй. Тебе ждать только два годика. Это совсем немного ждать. Другим ждать гораздо больше. Моему брату пять лет надо ждать.
— Нечего горевать, — сказал я. — Я не горюю…
На самом деле я горевал. Но я не показывал этого.
— У меня букварь лишний есть, — сказал Вовка. — Один букварь мне папа купил, другой — мама. Хочешь, я тебе дам букварь?
Я хотел ему дать взамен ленту гвардейскую. Он давно у меня эту ленту просил. А он ленту не взял.
— Я за букварь, — говорит, —ленту брать не буду. Учись, пожалуйста. Мне не жалко.
— Тогда просто так, — говорю, — возьми ленту.
— Я тебе дал бы свой сон, — говорю. — Но сон никак нельзя дать. Ты ведь знаешь.
Дело в том, что Вовке петухи всегда снятся. И ничего другого не снится. Он сам мне про это рассказывал. А мне разные сны снятся. Как я по горам лез, ох и трудно было! Я даже проснулся. Как я вратарём стоял. Сто мячей поймал.
— А мне всё петухи… — вздохнул Вовка. — Так скучно!
— Как же их гнать? Ведь они во сне…
Мне очень хотелось ему помочь. Чтобы ему снились нормальные сны, а не петухи какие–то. Но что я мог поделать! Я с удовольствием отдал бы ему свой сон!
Сегодня Вовка пришёл из школы злющий. Ни с кем говорить не хочет. Я сразу понял, в чём дело. Двойку, наверное, получил. Каждый вечер он во дворе играет, а тут вдруг дома сидит. Наверное, мама его не пустила. Уже один раз так было. Он тогда единицу принёс. И зачем люди двойки хватают? Да ещё единицы. Как будто нельзя обойтись без них. Несознательные, как говорит мой папа. Я непременно сознательным буду. Ведь от двоек всем горе —и папе, и маме… Может быть, в школе учиться трудно? Вон как Вовка страдает от этого. Сидит дома, во двор его не пускают. Тяжело, значит, в школе учиться. Вдруг и мне–будет трудно учиться? Мама будет меня ругать, ставить носом в угол, не пускать во двор поиграть с ребятами. Что это будет за жизнь? Нужно с Вовкой поговорить. Узнать у него всё про школу. А то потом будет поздно. Я сам начну ходить в школу. Лучше уж всё сейчас узнать. Может быть, взять и уехать? Куда–нибудь на край света?
Вечером я спросил у папы, почему это Вовка двойки хватает.
— Он попросту лодырь, — ответил папа. — Он несознательный. Государство его бесплатно учит. На него педагоги тратят время. Для него школы построены. А он. знай себе двойки приносит…
Так вон какой Вовка! Он лодырь. Я даже себе представить не мог, как это можно! Ведь для него даже школу построили. Этого я не мог понять. Для меня если б школу построили… да я бы… я бы всё время учился. Из школы бы просто не выходил.
Я встретил Вовку на другой день. Он шёл из школы.
— Пять получил! — крикнул он радостно.
— Ты что это?! — удивился Вовка.
— Лодырь ты, и всё. Так мой папа сказал. Понятно? Вовка стукнул меня изо всей силы в нос, потом толкнул
— Получил? — крикнул он-. — Ещё получишь!
— Смотрите какой! Ещё в школу не ходит!
К нам подошёл дядя Витя. Дядя Витя—лётчик. Мы его все очень любим. Он нас на самолёте катал.
— Мир, — сказал дядя Витя, — немедля!
Я совсем не хотел мириться. Во–первых, нос
у меня болел ужасно, а во–вторых, раз Вовка лодырь. Но дядя Витя заставил. Пришлось помириться.
Дядя Витя повёл нас на улицу и купил по мороженому.
Мы молча съели мороженое. Вовка достал из кармана деньги и предложил:
— У меня вот тут деньги есть… Купим ещё?
Мы купили стаканчик мороженого и пополам съели.
Я побежал домой, взял у мамы денег, и мы купили ещё стаканчик.
Источник
ЛитЛайф
Весна прошла быстро. Вовка кончил учиться. Он перешёл в третий класс. Ему папа купил путёвку в лагерь.
Мы с Вовкой долго прощались. Мне было грустно. И Вовке было грустно. Вовка всегда на дачу ездил, с папой и мамой. Он никогда не был в пионерском лагере. Он очень хотел меня взять с собой, но я должен был ехать на дачу с мамой.
— Очень плохо, что ты уезжаешь.
— И что ты уезжаешь, тоже плохо. Потому что ты не со мной уезжаешь.
— Клянусь в дружбе навеки! — крикнул я потом снял свою шапку и дал её Вовке. А Вовка мне дал свою шапку. И тоже сказал: «Клянусь в дружбе навеки!»
У нас во дворе был такой обычай. Если мы в чём–нибудь клялись друг другу, то менялись шапками. Тогда клятва считалась навеки.
Целый день я не знал, что мне делать. Вот что значит уехал друг! Я не увижу Вовку всё лето. Скучно мне будет без Вовки!
Лето прошло быстро. В конце августа мы приехали с дачи. Погода стояла хорошая. Всем хотелось остаться на даче. Но из–за меня не могли остаться: нужно было готовиться в школу. Катя опять подняла страшный рёв. Она там подружилась с козлёнком и не хотела с ним расставаться. Мы её обманули: как будто козлёнок с нами поедет и будет у нас в квартире жить, как будто он будет есть суп и котлеты. И спать будет как все люди. На настоящей кроватке. А гулять его будут водить на верёвочке. Как собачку. Иногда маленьких нужно обманывать. Ей бы только козлёнка дали. Остальное её не касается. Разве ей объяснишь, что мне нужно в школу, узнать, в каком классе я буду учиться. У каждого класса буква есть: первый А, первый Б, первый В, и так далее. Я очень хотел быть в первом А. Этот класс, наверное, самый лучший. Я так думал. А потом я узнал, для чего эти буквы, и очень смеялся. В школе несколько первых классов. У каждого класса своя буква, — чтобы классы не перепутали. Без букв можно все классы перепутать, не знать, в каком классе ты учишься. Лучший класс не от буквы зависит, а от тех, кто там учится. От самих ребят. Иначе и быть не может.
Мама купила мне школьную форму, портфель кожаный и будильник. Чтобы будильник меня будил в школу.
На другой день приехал Вовка. В пионерлагере Вовке понравилось. Ему там очень весело было.
— Я там в разные игры играл, — говорит. — Столько там разных игр было, что просто все игры не помню.
— Ещё море было. Каждый день в море купался.
— Нет, конечно. Я потихонечку плавал по морю, и всё.
— Не по всему, а по отдельному куску.
— Разве в море есть отдельные куски?
— Вот пристал! Это я говорю «по отдельному куску», а на самом деле там, конечно, нет никаких кусков, просто я плавал там, где все плавают.
— А ты разве плавать умеешь?
— Там, брат, всему научат. Разве можно сравнить лагерь с дачей! Лагерь лучше в тысячу раз, — сказал Вовка. — Мы теперь туда вместе поедем!
Вовка привёз ракушки и камушки, и большую раковину. Если раковину приложишь к уху, слышно, как раковина гудит. Как будто море шумит вдалеке. В первый день мы говорили столько, что больше уже не могли говорить. До того наговорились.
На второй день мы говорили меньше.
— Ну вот, — сказал Вовка, — а ты горевал. Время быстро летит. Завтра в школу. Для тебя теперь новая жизнь начнётся.
— Я буду тебя навещать, — сказал Вовка. — Приходить к вам на первый этаж. А ты ко мне на второй приходи. Только смотри, на. перилах не езди. Это не разрешается.
— А зачем мне на перилах ездить? Совсем не нужно мне на них ездить.
— Так все говорят, а потом всё же ездят.
— Я не волнуюсь. Я ведь по–дружески.
Вовка подумал, потом сказал:
— Если двое вдруг нападут на тебя, ты ко мне обращайся.
— Если двое, — сказал я, — тогда обращусь. А что, часто здесь нападают по двое?
— Я не маленький, —сказал я, — но всё же ты заступайся на всякий случай.
— Главное, — сказал Вовка, — кляксы. Следи за ними.
— Как это следить за кляксами? Что, кляксы живые,
— А вот увидишь. Они ещё хуже живых.
— Ладно уж, — сказал я, — постараюсь.
Про самый последний вечер
Катя пошла телевизор смотреть, а я спать пошёл.
Мама потрогала мою голову и говорит:
— Какой ещё жар? — удивился я.
— Устраиваешь тут какие–то фокусы! Ты что, болен?
— Вовсе я не болен. Просто мне завтра в школу. Завтра нужно пораньше проснуться.
Вдруг Катя встаёт со стула и заявляет:
— И я спать иду. Я хочу посмотреть, как он в школу пойдёт.
Мне, конечно, обидно стало. Что это такое? Я занятой человек. Мне нужно лечь спать раньше всех. У меня завтра важное дело. Мне завтра в школу идти. А она просто так идёт спать. Видали?
— Тебе нечего, нечего… ты сиди!
Всё назло делает. Это всё потому, что я в школу иду, а ей только ещё шесть лет. Она через год пойдёт в школу. А я — завтра утром.
У меня новая школьная форма. Портфель кожаный. Завтра пойду я по улице. На меня»все смотреть будут и говорить: «Смотрите, школьник… школьник идёт…»
Разве могут по морю машины ездить? Разве могут в море дома стоять? Нет, такого, наверно, не может быть!
— Значит, не веришь? — говорит папа.
Мой папа морской нефтяник. Он берёт чемоданчик с рабочей одеждой, подмигивает мне одним глазом: мол, как хочешь, верь не верь — и уходит.
Он уходит туда, в морской город.
Я смотрю из окна на море. Я не вижу там никакого города.
Я стараюсь увидеть хоть что–нибудь. Хоть какой–нибудь маленький домик. Один раз мне казалось, я вижу машину. Будто едет по морю грузовичок. Совсем как игрушечный. Далеко, далеко.
Потом вижу: да это же пароход! Показалось мне.
Я всё думал о городе в море. Даже нарисовал его. Каким я себе его представлял. Наверное, это большущий плот и на плоту дом и вышки. Плот на якоре. Чтобы он не уплыл куда–нибудь.
Но ведь это я всё представлял. Может быть, он не такой?
Я решил непременно у папы выпросить, чтобы он меня взял с собой. Чтобы всё своими глазами увидеть.
Через десять дней папа вернулся. Я ходил за ним, приставал, чтобы взял меня. Он не хотел. А я приставал, пока он не сказал:
Я никогда не ходил по морю. Я немного боялся. Но не показывал виду. Я в домике буду всё время сидеть и на всё смотреть. Я так решил на всякий случай.
Мама достала рубашку белую, штаны и сандалии новые.
Папа увидел, как я нарядился, и говорит.
— Ничего страшного, — говорит мама, — просто нужно быть осторожным.
Долго на пароходе плыли. Я стоял на палубе, вдаль смотрел. Ждал, когда город появится.
Источник